Михаил Тверской

Весть о битве под Торжком через несколько дней достигла берегов Волхова. «И бысть скорбь велиа в Новеграде», — замечает летописец (17, 179). Потрясённые новгородцы не нашли сил, чтобы сопротивляться новому произволу Михаила. Он прислал в город наместников и заставил возвести в должность посадников (ключевой пост в городском самоуправлении) своих ставленников. Кроме того, Михаил заставил побеждённых новгородцев подписать с ним мирный договор, согласно которому они признавали его своим князем. За освобождение новгородских пленников и заложников, за обязательство великого князя не нападать на Новгород и обеспечивать новгородским купцам свободную торговлю в его владениях новгородцы обязывались в четыре срока выплатить ему огромную сумму в 12 тысяч гривен серебра.

По окончании похода на Торжок ордынский посол в сопровождении великокняжеских бояр отправился в Ростов. Там он передал местному князю Василию Константиновичу вызов в ханскую ставку, а также, вероятно, хорошо отдохнул в кругу ростовских татар.

Наконец татары Таитемеря ушли к себе в Орду. Жизнь на Руси стала понемногу возвращаться в обычное русло.

Непобедимый Новгород

Очень скоро Михаил понял, что его победа над Новгородом была хотя и внушительной, недалеко не окончательной. Летом 1316 года в Новгороде опять вспыхнуло восстание против тверского князя. Его наместники были изгнаны из города, а доброхоты Михаила из числа самих новгородцев сброшены с Великого моста в Волхов со связанными руками и ногами:

«Того же лета, ещё не дошадшю князю Михаилу до города, изимаша Игната Веска, и биша и на веце, и свергоша его с мосту в Волхове, творяща его перевет держаща к Михаилу; а Бог весть. Тогда же и Данилко Писцов убиен бысть на рли от своего холопа; обадил бо его бяше к горожаном, тако рёкши: “посылал мя съ грамотами к Михаилу князю”» (5, 337).

Узнав об этом, Михаил немедля стал готовить новый большой поход на непокорный город. Для начала он разграбил принадлежавшую Новгороду область Волока Дамского. После чего, наскоро собрав княжескую коалицию, «со всей землёю Низовскою» пошёл на Новгород.

Новгородские бояре поняли, что в этом бою будет решаться судьба их независимости. Забыв прежние распри и уняв спесь, они обратились за помощью ко всем городам и волостям Новгородской земли. И земля услышала этот призыв. В Новгород пришли отряды из Пскова, Старой Руссы, Ладоги, а также от неславянских племён края — корелы, ижоры, води. Готовясь к обороне, новгородцы выстроили новый острог «около города по обе стороны» (5, 95). Казалось, предстоит грандиозное сражение. Однако события приняли неожиданный оборот. Михаил Тверской остановил своё войско в селе Устьяны на Ловати, не доходя 50 вёрст до Новгорода. Здесь он прекратил поход и велел всем возвращаться по домам.

Что было причиной столь неожиданного поворота событий? Враждебные Твери летописцы объясняли это вмешательством небесных сил. Новгородцы горячо молились и каялись в грехах; «Господь же Бог и пречистая Богородица услышавше моление их, и не попустиша на них ратьным быти» (17, 180). Некоторые интересные подробности сообщает в своей «Истории Российской» далёкий от провиденциализма В. Н. Татищев: «Князь же великий, пришед на усть Цны, первее сам заболел, потом прииде мор на кони. Слышав же, яко Юрий московский готовится на нь со братнею, хотяще волость его погубите, возвратися во Тверь» (128, 74).

Обратный путь Михайлова войска был столь же неудачен. «И поиде по неведомыим местом и по незнаемым путём, и заблудишася в злых лесех, и в болотех, и во озерех, дондеже приидоша на Волоть (то есть на реку Ловать. — Н. Б.), и тамо стоаше в великой печали и скръби. И бысть в них глад велий, понеже и кожи ядяху, и голенища и ремениа жваху, и мнози от глада изомроша, оставшии же много зла пострадаша, а друзии пеши едва приидоша в домы своя» (17, 180).

Новгородский летописец, повествуя о неудаче Михаила, проводит аналогию с событиями I века н. э., когда иудеи, распявшие Христа, были наказаны Богом, пославшим на них римское войско во главе с императором Веспасианом и его сыном Титом. «Князь же Михаиле, не дошед города, ста в Устьянех; и тако мира не возмя, поиде прочь, не успев ничтоже, нь болшюю рану (то есть несчастье, горе. — Н. Б.) въсприим; възвратися назад, и заблудиша во озерех, в болотех; и начаша измирати гладом, и ядяху конину, а инии, с щитов кожю сдирающе, ядяху, а снасть свою всю пожгоша; приидоша пеши в домы своя, приимше рану, якоже древле иерусалимляне, внегда предасть я (их. — Н. Б.) Бог в руце цесарю Титу Римъску» (5, 337).

История о том, как Бог наказал иудеев нашествием римлян и разрушением Иерусалима (ярко и подробно изложенная в хорошо известной в Древней Руси книге римского историка Иосифа Флавия «Иудейская война»), была прямой аналогией с нашествием татар на Русь. Это уподобление и вытекающие из него идеи, переплетаясь с ветхозаветной темой «вавилонского плена», часто встречались в русской общественной мысли ХIII—XIV веков.