Читаем Михаил Тверской: Крыло голубиное полностью

В огромной, однако душноватой и сладкодымной зале, где прямо на каменном полу горел очаг, находились и другие люди — повзрослевшие царевичи, нойоны и огланы — но всех их оказалось куда меньше, чем в прошлые времена. Отчего-то отсутствовали ныне и ханские жены. Не было и гостей. И за парчовой опоной свирельники не играли в свои свирели. Лишь легкие, скользкие и пахучие от мускусных притираний девушки в прозрачных, почти невидных на них одеждах, как прежде, утопая босыми ногами в коврах, бесшумно скользили по зале, разнося высокие чаши с кумысом да серебряные блюда с пряным мясом и сладкими овощами.

Племянника Михаил Ярославич приметил сразу, но в его сторону не глядел, будто его здесь не было. Впрочем, и Юрьев взгляд был надменен. Московский князь сидел в гостевых местах, в окружении трех-четырех окольных, на женской, левой от Тохты стороне. Сидел по-татарски, скрестив и поджав под зад ноги. Видать, уже отдарился.

Как повелось, и тверской князь пришел на поклон не с пустыми руками. Долго лились к подножию ханского места (Тохта сидел на возвышенном золотом полукружье, точно на краю всходящего солнца) дары от княжьей казны. Опять были среди них горностаевые да собольи меха, драгоценные сосуды, каменья да бабьи безделицы, наготовленные бесчисленным ханским женам.

Но вот и подарки иссякли, и все поклонные, приветственные слова. Михаил Ярославич молча стоял перед ордынским вольным царем, покорно опустив голову и ожидая решения судьбы.

Но и хан, по своему обыкновению, не торопил события, молчал, глядел на Михаила Ярославича, точно стараясь припомнить, кто это перед ним. Затем равнодушно отвел глаза, шевельнул не всей рукой, а одними пальцами, тем самым определив тверскому князю место напротив московского. Таким образом, Михаил Ярославич отправился на сторону, бывшую по правую руку от хана, где сидели царевичи и нойоны. В иное время того бы уж было достаточно, чтобы понять, в чью пользу решится дело. Однако ныне Тохта казался слишком замкнут и скучен, а все вокруг непредсказуемо и тревожно. Тем не менее от кумыса, предложенного князю, Михаил Ярославич отказался.

Татары точно забыли о русских, вели неторопливо свои дела да время от времени славили хана. Длилось так довольно долго, пока сам Тохта не обратился вдруг к Михаилу Ярославичу.

Отчего, князь, редко гостишь у меня? — неожиданно ласково спросил он по-русски.

— Без воли твоей на то не решаюсь попусту беспокоить великого хана, — ответил Михаил Ярославич.

— Э-э-э, — вяло махнул рукой хан и тут же снова спросил: —.Зачем же теперь пришел? Или дело у тебя какое ко мне?

Михаил Ярославич отставил высокий кубок с густым, кровавого цвета вином, поднесенным ему взамен кумыса, поднялся. Разумеется, знал Тохта, зачем пожаловал к нему князь, да и князь знал, что Тохте все известно, потому говорил Михаил Ярославич недолго, лишь представил свои доказательства на старшинство среди русских князей. И закончил:

— …Ищу суда у тебя, правосудный хан, на племянника, — он кивнул в сторону Юрия, глядевшего исподлобья злым глазом. — Забыл он али не знает, однако издревле и не нами говорено: не стоит та земля, в которой князья неправедны. Не по чести хочет он меня обойти. А ить всякий народ — что татары, что русичи — своим обычаем держатся. И сильны дотоль, покуда чтят те обычаи. Слыхал, я, великий Чингис и вам то заповедовал. Али не так, правосудный хан?

Во все время его речи хан сидел, мерно покачиваясь и прикрыв ладонью глаза, будто молча пел свою песню. И не сразу, как князь замолчал, опустил он от глаз ладонь.

— Мудрость наша в том, что мы в чужие обычаи не мешаемся, — изрек он. — Чингис и то сказал: всякий, кто покорится, будет помилован, всякий, кто не покорится и выйдет с распрей, да погибнет. А до вашей веры и ваших обычаев нам дела нет. По своим обычаям и законам ты с племянником и судись. — Он помолчал, затем оборотился лицом к Кутлук-Тимуру, который радостно оскалил навстречу ханскому взгляду белые зубы, и вновь повернулся к Михаилу Ярославичу. — Однако говорят, московский князь против твоего вдвое больший харадж дает. Так ли?

Не сдержавшись, Юрий вскочил с места, выкрикнул:

— Так, великий хан, так! Врет он на меня, пес, врет! Я прав на Владимир не мене его имею! Дед мой, Невский, верой ханам служил… — Юрий будто подпрыгивал на месте, перебирал ногами, как конь, чтобы его лучше заметили. — Дам дань, какую…

— Не тебя спросил! — недовольно оборвал московского князя хан. Юрий, смутившись оттого, что навлек на себя недовольство Тохты, тихо опустился на корточки.

— Так каков, Михаил Ярославич, твой харадж будет? — усмехнувшись, спросил Тохта.

Действительно, попробуй-ка тут враз и с ходу ответить, когда уж другим заявлено, что он все равно вдвое больше заплатит.

«Господи! Пошто земля таких носит…»

Слышно стало, как хрустнул зубами князь, видно стало, как заходили у него злые желваки на скулах, аж шевеля ближние волосы бороды.

— Так каков, князь, твой харадж будет, спрашиваю? — повторил Тохта.

Михаил Ярославич вздохнул.

Перейти на страницу:

Все книги серии Рюриковичи

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза