Читаем Михаил Орлов полностью

Гости Орлова слушали поэта с жадным вниманием, а затем каждый долго оставался погружённым в свои думы и воспоминания. Михаилу представлялся горящий Смоленск, вспоминался разговор с Бонапартом, уже совсем не таким уверенным и величественным, каковым он увидел его первый раз, в Тильзите, не желающим выказывать свою нарастающую тревогу, равно как и не имеющим сил её скрыть. Орлову казалось, что он помнит почти каждое слово из того разговора. А ведь минуло уже девять лет…

* * *

Насколько мы помним, сразу же после съезда в Москве библиотекарь Гвардейского Генерального штаба — и, по совместительству, руководитель тайной военной полиции — Грибовский составил весьма подробную «Записку о Союзе благоденствия», в которой поименовал 40 его членов, выделив среди них 12 важнейших, наиболее последовательных, и настоятельно рекомендовал учредить за ними нечувствительный надзор. Он писал, что «наиболее должно быть обращено внимание» на Николая Тургенева, Фёдора Глинку, «всех Муравьёвых, недовольных неудачею по службе и жадных возвыситься» — очевидно, имелись в виду Муравьёвы-Апостолы из раскассированного Семёновского полка… Про Орлова в «Записке» было сказано так: «…кажется, после женитьбы своей, начал отставать от того образа мыслить, которым восхищались приверженцы его речи Библейского общества, переписке с Бутурлиным и пр.»{333}.

Через своего непосредственного руководителя — Александра Христофоровича Бенкендорфа, начальника штаба Отдельного гвардейского корпуса, тогда ещё генерал-майора и не графа, — ретивый библиотекарь передал донос императору.

Александр I, как известно, прислушивался к мнению своих подданных (а особливо — верноподданных!), и потому вскоре последовало указание взять 16-ю дивизию под наблюдение тайной военной полиции. Новоявленные агенты тут же стали сообщать, что обстановка в соединении весьма неблагополучная. Посыпался ворох донесений — пускай и не очень грамотных и внятных, зато информационно весьма насыщенных:

«В Ланкастеровой школе, говорят, что кроме грамоты учат их и толкуют о каком-то просвещении.

Нижние чины говорят: дивизионный командир наш отец, он нас просвещает. 16-ю дивизию называют орловщиной.

Майор Патараки познакомился с агентом начальника главного штаба, Арнштейном. Пушкин ругает публично и даже в кофейных домах не только военное начальство, но даже и правительство.

Охотников поехал в Киев, просить дивизионного командира, чтобы он приехал скорее.

Липранди (Ив. Петрович) говорит часовым, у него стоящим: “не утаивайте от меня кто вас обидел, я тотчас доведу до дивизионного командира. Я ваш защитник. Молите Бога за него и за меня. Мы вас в обиду не дадим, и как часовые, так и вестовые наставление сие передайте один другому”…»{334}.

В донесениях нередко встречались фамилии полковника Непенина, майора Раевского, капитана Охотникова. Из полков дивизии чаще всего упоминался 32-й егерский, 1-й и 3-й батальоны которого квартировали в Измаиле, а потому именно туда, не поставив в известность дивизионного начальника, прибыл 25 июля 1821 года с инспекцией начальник корпусного штаба генерал-майор Вахтен[206].

Отто Иванович был отважным боевым офицером — в чине капитана сражался при Бородине в рядах лейб-гвардии Измайловского полка, понёсшего тяжелейшие потери; в сражении при Кульме, уже полковником, заслужил орден Святого Георгия 4-го класса; после войны командовал Тобольским пехотным полком, а в 1819 году был назначен начальником корпусного штаба. Однако Измайловский полк, в котором он начинал службу, был известен своей страстью к «шагистике» и строгостью нравов, — недаром же его шефом был великий князь Николай Павлович. Так что «коренные» измайловцы — это вам не офицеры-либералы «старого» Семёновского полка[207]!

Признаем, что строевая выучка 32-го полка действительно прихрамывала. Но зачем егерям, метким и отважным стрелкам, в Двенадцатом году не раз превращавшим в неприступные крепости опушки лесов и овраги, был нужен так называемый «учебный шаг» — три шага в минуту?

В приказе по дивизии генерал-майор Орлов наказывал командирам:

«Прошу неотступно гг. штаб- и обер-офицеров не спешить ставить рекрут на ногу совершенно фрунтовую и более стараться на первым порах образовать их нравственность, чем телодвижение и стойку. Мы будем иметь целую зиму для доведения их по фрунту должного вида…

По истечении Святой недели при начатии снова фрунтовых упражнений, господа начальники, обратить особое внимание на стреляние в цель…»{335}

Вахтен не скрывал возмущения и даже потребовал от командира роты немедленно наказать какого-то солдата-неумеху. Ротный твёрдо ответил, что делать этого не будет: есть приказ, запрещающий наказывать солдат во время учений; наказывать можно только за преступления и намеренные проступки. Генерал заявил, что он отменяет такой приказ…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии