Михаил Орлов

Наконец, 19 июня, у местечка Драгошани (Драгачане), произошёл бой повстанцев с армией виддинского паши. Точнее, передовой турецкий отряд обратил в бегство всю армию этеристов, вдвое превосходившую его по численности — сами турки были удивлены своей победой. Оставив своё полуразбежавшееся войско, Ипсиланти перешёл трансильванскую границу, сдался властям и был помещён в австрийскую тюрьму. Александр I не стал просить «своего брата» Франца, чтобы русский генерал был возвращён в Россию…

…Впрочем, Михаил Фёдорович давно уже понял, что прийти в Петербург во главе победоносной армии ему не суждено…

Кажется, Орлов должен был бы весьма негативно отнестись к неудачливому вождю этеристов, обрушившему его планы. Но сколь благороден и честен был наш герой, писавший своей тогда ещё невесте Екатерине Николаевне Раевской:

«Не смейтесь над Ипсилантием. Тот, кто кладёт голову за отечество, всегда достоин почтения, каков бы ни был успех его предприятия. Впрочем, он не один, и его покушения не презрительно ни по намерению, ни по средствам. Из моих писем вы всё знаете, но прошу вас их не разглашать…»^{326}

Это он уже о своих проблемах…

* * *

15 мая в Киеве Михаил Фёдорович обвенчался со старшей дочерью генерала Раевского. Ожидая возвращения Орлова, его кишинёвские единомышленники несколько приуныли: как-то подействует на генерала женитьба? Не скуют ли цепи Гименея и его любовь к свободе?

В томительном ожидании, к коему примешивалась ещё и ревность, ибо он сам был поочерёдно влюблён в каждую из сестёр Раевских, Пушкин сочинял стихотворное послание Василию Львовичу Давыдову, в котором, со всем блеском своего таланта, умудрился сказать сразу обо всём происходящем:

Меж тем как генерал Орлов —
Обритый рекрут Гименея —
Священной страстью пламенея,
Под меру подойти готов;
Меж тем как ты, проказник умный,
Проводишь ночь в беседе шумной,
И за бутылками аи
Сидят Раевские мои,
Когда везде весна младая
С улыбкой распустила грязь,
И с горя на брегах Дуная
Бунтует наш безрукий князь…
Тебя, Раевских и Орлова,
И память Каменки любя, —
Хочу сказать тебе два слова
Про Кишинёв и про себя…^{327}

Приехав в Кишинёв, чета Орловых заняла два смежных дома. Михаил Фёдорович вновь зажил на широкую ногу, с открытым столом для друзей, подчинённых и единомышленников…

Злоязыкий Вигель описывал эту жизнь — правда, с чужих слов:

«Сей благодушный мечтатель более чем когда бредил въявь конституциями. Его жена, Катерина Николаевна, старшая дочь Николая Николаевича Раевского, была тогда очень молода и даже, говорят, исполнена доброты… Он нанял три или четыре дома рядом и начал жить не как русский генерал, а как русский боярин. Прискорбно казалось не быть принятым в его доме, а чтобы являться в нём, надо было более или менее разделять мнения хозяина. Домашний приятель, бригадный генерал Павел Сергеевич Пущин не имел никакого мнения, а всегда приставал к господствующему. Два демагога, два изувера, адъютант К.А. Охотников и майор В.Ф. Раевский (совсем не родня г-же Орловой) с жаром витийствовали. Тут был и Липранди… На беду, попался тут и Пушкин, которого сама судьба всегда совала в среду недовольных. Семь или восемь молодых офицеров генерального штаба известных фамилий, воспитанников муравьёвской школы[201], которые находились тут для снятия планов по всей области, с чадолюбием были восприняты. К их пылкому патриотизму, как полынь к розе, стал прививаться тут западный либерализм. Перед своим великим и неудачным предприятием нередко посещал сей дом с другими соумышленниками русский генерал князь Александр Ипсиланти, шурин губернатора[202], когда “на брега Дуная великодушный грек свободу вызывал”…

Всё это говорилось, всё это делалось при свете солнечном, в виду целой Бессарабии. Корпусный начальник, Иван Васильевич Сабанеев[203], офицер суворовских времён, который стоял на коленях перед памятью сей великой подпоры престола и России, не мог смотреть на это равнодушно. Мимо начальника штаба Киселёва, даже вопреки ему, представил он о том в Петербург…»^{328}

Остановимся, обратим внимание на фамилию Киселёв[204]. Даже странно, что она не прозвучала раньше, потому как Павел Дмитриевич — один из ближайших друзей и давних сослуживцев нашего героя — как и князь Волконский.