Михаил Карпов

Кстати сказать, на пляже это мне доставляло некоторые неудобства — не очень-то приятно, когда окружающие разглядывают тебя, как некую картину. Женщины (особенно бальзаковского возраста) с грустью и вожделением, мужчины (с пивным животиком, тонкими дряблыми ручками) — с завистью. Молоденькие девчонки, начиная чуть не с пионерского возраста — с восхищением и хихиканьем. От этого честно сказать — устаешь. Я не любитель быть в центре внимания, для меня самое что ни на есть удовольствие — жить тихо, мирно, никого не трогая, и чтобы меня никто не трогал. Как мокрица под теплым влажным пеньком.

Но увы — другая у меня судьба. Теперь — другая судьба. И надо бы уже к ней привыкать. Вот и сейчас, когда мы уселись на веранде ресторана и стали вчитываться в меню — меня узнали. Подошла женщина-администратор, и смущаясь, слегка запинаясь, спросила:

— Извините…вы случайно не Михаил Карпов? Очень уж похожи!

Я вздохнул, и не стал запираться — сознался. Да, это я. Через пять минут уже подписывал несколько моих книг, образовавшихся на столике как по мановению волшебной палочки (где они их столько взяли?!). Это были первые две книги из серии про Гарри и поменьше книг из серии «Нед».

У столика собрались все — официантки, повара, администратор, даже директор ресторана — представительный мужчина лет пятидесяти. Посетители с недоумением смотрели на этот представление, перешептывались с недоуменными лицами, потом в их глазах проступало понимание — «Так вот это кто!». После будут рассказывать, что обедали рядом с самим Карповым! Да-да, тем самым, писателем-миллионером! Хе хе…

Аносов смотрел на эту вакханалию с лицом, на котором застыла ироническая полуулыбка. А потом, когда все закончилось, с искренним (или не очень) сочувствием сказал:

— Да, тяжела ваша писательская доля! Эдак и не напорешься, не поваляешься пьяным на лавочке! Завтра же все газеты будут шуметь, что видели известного писателя пьяным, спящим на улице!

— Можно подумать, ты постоянно нажираешься и спишь пьяным на улице! — фыркнул я, и Аносов ехидно ухмыльнулся:

— Нет, не нажираюсь и не валяюсь, но могу это сделать! А вот тебе — нельзя! Я свободнее! Я нищ, гол и бос, но свободы у меня больше!

— Вот не бреши, а?! Гол он и бос! — не выдержал, расхохотался я — А у кого белая «волга» в гараже стоит?! Кто зарплату получает со всеми надбавками вдвое больше, чем генерал армии?! Ты и не тратишь ее ни черта! И зачем тебе деньги?

— Не за чем — грустно кивнул Аносов — Ты верно сказал, я почти и не трачу. Не на что. Питаюсь я в столовой Дачи, выпивать не выпиваю, бабы у меня нет…куда тратить? Знаешь…я иногда вот задумываюсь…а зачем живу? Вечером лягу в постель, вокруг тихо-тихо…ты замечал, как на Даче тихо?

— Еще бы не замечал! — усмехнулся я — Если сам и дал вводную строителям сделать так, чтобы в домах и казарме было тихо. Там стены снаряд не прошибет, какие к черту звуки?!

— Так вот — продолжил Аносов демонстративно не заметив моего пассажа — Лягу, и думаю, на кой хрен миру такой пустоцвет как я? Жизнь пошла под уклон. Пока еще я силен, быстр, соображаю хорошо, но дальше что будет? Одинокая старость. Болезни. Лежишь, помираешь, и некому тебе даже стакан воды подать. И только когда завоняешь, разлагаясь, соседи почувствуют запах, позвонят в милицию, дверь сломают, и найдут меня, изъеденного червяками. Нахрен никому не нужного — кроме них.

— Спасибо! Как раз к столу сказано! — поморщился я — вот и как теперь я бараньи ребрышки буду есть?! Со скидкой в десять процентов за мои красивые писательские глазки!

— Не придуривайся — отмахнулся Аносов — Ты можешь жрать в любых условиях и сколько угодно. Тебе аппетит хрен перебьешь. Так вот…а может мне ребенка из детдома взять? Как ты думаешь?

Я вытаращился на друга, не в силах ничего сказать. Слишком уж это было ошеломляюще. Аносов мне всегда представлялся эдаким…пнем из железного дерева. Могучий, крепкий, его только подрывать зарядом тротила, иначе выкорчевать невозможно — корни до самого центра Земли. А тут…оказывается, не один я такой со своими самокопаниями! Небось и меня считают эдаким неразмышляющим, знающим все наперед роботом. А я не знаю! А я ориентируюсь по своим ощущениям, по своей интуиции! И не знаю — правильно ли поступаю…

— Ребенка из детдома? — медленно переспросил я, и закусил губу, затягивая время.

— Да, да! Из детдома! — нетерпеливо и с болью повторил Аносов — несчастные дети! Возьму мальчика, воспитаю его как…

Он запнулся, замолчал. Но я понял. «Как своего сына». Эх, Акела, Акела…хочешь своего Маугли? Сильного, красивого, доброго, смелого! Эх, чудак ты, чудак…тертый-перетертый, битый-перебитый…а жизни не знаешь.

— Как кого ты его воспитаешь? — медленно и тихо спросил я — А какого возраста ты возьмешь? Десять лет? Семь? Младенца?

— Ну…с младенцем мне не справиться…не умею я! — растерянно ответил Аносов, наблюдая за проносящейся мимо официанткой с подносом в руках — Лет семь, наверное!