Посольство князя Алексея Михайловича Львова, оформившее новую границу с Речью Посполитой, было признано в Москве крайне успешным. Главу посольства наградили самым щедрым образом, отдав ему 23 марта 1645 года сбор доходов с богатейших дворцовых и рыбных слобод Ярославля[448]. Григорий Гаврилович Пушкин стал окольничим, а дьяк Михаил Волошенинов был пожалован в Думу. Дело, возможно, объяснялось тем, что посольство князя Алексея Михайловича Львова выполняло в Польше еще и другую, секретную миссию, добиваясь выдачи в Москву Ивана Лубы (Ивана Фаустина Дмитровича), которого некоторые польские шляхтичи и вельможи пытались воспитать в убеждении, что этот сирота является московским царевичем. История с ложным сыном Марины Мнишек началась давно, под влиянием успешной истории самозваного царевича Дмитрия Ивановича, вступившего на русский трон в 1605 году. Не случайно говорят, что история повторяется в виде фарса. В новую эпоху отношений между царем Михаилом Федоровичем и королем Владиславом IV несчастный Иван Луба был мало кому интересен в Речи Посполитой и готовил себя к карьере ксендза. Однако в Московском государстве однажды усвоенные уроки Смуты забыть уже было невозможно, и князь Алексей Михайлович Львов с товарищами настаивал на выдаче Ивана Лубы в Москву, опасаясь, чтобы он не сговорился с запорожскими казаками, как когда-то Лжедмитрий I. В Речи Посполитой хорошо понимали, что ждет этого несчастного обедневшего шляхтича в случае его выдачи, да и лишние причины для «рокоша» внутри страны тоже были ни к чему. Поэтому князю Львову было дано обещание привезти Ивана Лубу в составе следующего посольства Речи Посполитой в Москву, но с условием, что, рассмотрев его дело и увидев его безобидность, царь и бояре отпустят несчастного на родину. Чтобы понять, насколько серьезно в Московском государстве смотрели на всю эту историю, нужно сказать, что князь Алексей Михайлович Львов добился письменного подтверждения обещания, и от его выполнения стала зависеть судьба всех с таким трудом достигнутых договоренностей и о титуле, и о межевании.
В ноябре 1644 года в Москву для подтверждения достигнутых договоренностей приехало ответное великое посольство Речи Посполитой во главе с брацлавским каштеляном Гаврилой Стемпковским. Он выполнил обещание панов-рады об Иване Лубе. Но дальше начались мучительные препирательства и о Лубе (в итоге его вернут в Речь Посполитую, но под страхом смертной казни и под поручительство короля Владислава IV запретят называть московским царевичем), и о том, что не выполняется договор об отдаче Трубчевска. Все это совпало с начавшейся болезнью царя Михаила Федоровича.
Судьбе Романовых и Годуновых суждено было еще раз переплестись самым причудливым образом. В 1637 году в Москву из Дании прибыло посольство с просьбой отпустить на родину «кости» королевича Иоганна, несчастного жениха Ксении Борисовны Годуновой, приехавшего в Москву в сентябре 1602 года и вскоре умершего в России. То ли эта старая история, поднятая датскими дипломатами, то ли какие-то другие соображения подтолкнули царя Михаила Федоровича к размышлениям о судьбе своей старшей дочери Ирины Михайловны. Как отец, он должен был сам «сговорить» жениха для своей дочери. Но, находясь на русском престоле, царь Михаил Федорович должен был просчитывать свои шаги в этом, казалось бы, частном деле и учитывать их возможное влияние на династическую ситуацию. В отличие от браков царей и царевичей, женившихся на подданных, свадьба царевны с боярским сыном воспринималась как мезальянс. Более того, она могла привести к лишним проблемам в будущем. Непонятно: как следовало поступать с возможным потомством царевен, как повели бы себя выросшие дети царской крови, не возникло ли бы каких-нибудь ссор с царским наследником, царевичем Алексеем Михайловичем? Как повлияли бы такие браки на расстановку родов на местнической лестнице и в Боярской думе? Единственным примером в прошлом, на который мог опереться царь Михаил Федорович, всегда искавший в традиции предыдущих царствований ответ на сложные вопросы, был несостоявшийся брак Ксении Годуновой и датского королевича Иоганна.
К ситуации в датском королевском доме приглядывались много лет, привлекая к консультациям приказчика датского короля Петра Марселиса. Его расспрашивали, сколько детей у короля Христиана IV, каков их матримониальный статус. Когда выяснили, что два сына от первой жены датского короля уже не могут рассматриваться в качестве женихов московской царевны, то обратили внимание на третьего — Вальдемара, родившегося от другой жены, графини Мунк, тоже венчанной, но считавшейся, по изумительному определению русских источников, «с левой руки». Что такое морганатический брак, в Московском государстве не понимали, поэтому приняли меры к тому, чтобы собрать дополнительные сведения о том, как король относится к королевичу Вальдемару и его матери, какие отношения у королевича с датскими вельможами. По возможности, озаботились тем, чтобы заказать изображение королевича.