Михаил Федорович

Московским послам предстояло выполнить еще одно деликатное поручение, опять связанное со старыми обидами. В Речи Посполитой помнили свой триумф в годы Смуты, когда на сейме 1611 года гетман Станислав Жолкевский «продемонстрировал» сверженного с престола русского царя Василия Шуйского. Увезенный против своей воли в Речь Посполитую, царь Василий Шуйский умер там в 1612 году, и теперь у послов было тайное поручение возвратить царские останки на родину, а вместе с ними тела брата князя Дмитрия Ивановича Шуйского и его жены[441]. Для исполнения этого трудного дела послам были выделены значительные суммы денег, но им удалось ограничиться одними «поминками» польскому канцлеру Якубу Жадику и другим панам-рады. Как далеко прошли две страны к миру за короткое время, показывает участие в этом деле Александра Госевского, того самого начальника польского гарнизона в Москве в 1611–1612 годах. Сообщая послу князю А. М. Львову о королевском решении отдать тела бывшего русского царя и его брата, он не преминул вспомнить прошлое и заметил, что король Сигизмунд III ни за какие бы «палаты» золота не отдал бы москвичам «ни одной кости».

«10 июня с утра в Кремле московском загудел реут, и народ повалил к Дорогомилову навстречу телу царя Василия» — так со сдержанным драматизмом написал С. М. Соловьев об этом событии[442]. Царь Михаил Федорович, бывший стольник царя Василия Шуйского, встречал траурную процессию у Успенского собора в Кремле вместе с Боярской думой, все члены которой были в подобающем случаю «смирном платье», то есть в траурных одеждах. На следующий день, 11 июня 1635 года, тело царя Василия Шуйского с подобающими почестями погребли в царской усыпальнице в Архангельском соборе в Кремле. Старое поражение Смуты, прошедшее очищение трауром, стало победой новой династии.

Оставались еще рутинные, но неприятные проблемы пограничных «задоров». В отличие от царя Михаила Федоровича и короля Владислава IV, их подданным было не так легко «перестроиться» на мирный лад. Продолжались обидные «описки» в пограничных листах; то в царском титуле писали «державца», вместо «самодержца», то с явным умыслом ошибались в имени — «Михаил Филаретович», «Федор Михайлович». Все это сходило с рук, хотя русские власти справедливо обращали внимание на то, что они разослали всем своим воеводам пограничных городов образец написания титула короля Владислава IV. На этом недружественном фоне сложнее решались технические вопросы межевания земель, так как по-прежнему ни одна сторона ничего не готова была уступать другой и всеми средствами пыталась удержать то, что было захвачено в Смуту, или «приписать» новые земли к своей территории.

В польских архивах сохранилась межевальная запись, которую удалось составить межевым судьям стольнику и алатырскому наместнику Григорию Гавриловичу Пушкину, Григорию Андреевичу Алябьеву и дьяку Первому Неронову 10 октября (20-го — по новому стилю, принятому в Речи Посполитой) 1637 года[443]. В ней содержится упоминание о первом съезде о межевании в 1634 году дворянина и курмышского наместника князя Романа Петровича Пожарского с подстолием Мстиславского воеводства Хриштофом Тихоновичем Тихоновецким. Согласно Поляновскому мирному договору, они должны были размежевать земли «меж царского величества города Брянского уезду» и «меж королевского величества города Рославля и иных городов». Однако тогда межевые судьи «за некоторыми мерами разъезжались, межевого дела не делав нисколько». Известно, что дальше последовала посылка в Речь Посполитую Юрия Телепнева с жалобою на межевых судей, не желавших очищать русские земли от поселившихся там людей. Кроме того, опять возникли обидные дела по поводу умалений царского титула, для чего в феврале 1637 года с дипломатической миссией в Речь Посполитую ездил князь Семен Иванович Шаховской[444].