Прекрасные ангелы-юноши часто появлялись на флорентийских картинах, изображающих Деву Марию, например у Боттичелли. Однако ангелы «Манчестерской Мадонны» кажутся куда более суровыми. Одна деталь, возможно случайная, тем не менее приводит на память юных поборников нравственности из стана Савонаролы. Проповедник часто призывал своих молодых последователей остригать волосы так, чтобы оставить открытыми уши, ибо длинные, ниспадающие локоны ассоциировались с распутством и разгульной жизнью. У ангелов Микеланджело густые, волнистые кудри, но вокруг ушей они тщательно выстрижены[302].
Если Микеланджело действительно писал «Мадонну» ранней осенью 1497 года, то оставил эту работу ради чего-то несравненно более увлекательного. Видимо, речь шла о чем-то куда более значительном, чем предназначавшаяся для частной молельни картина на религиозный сюжет, которая обречена была сокрыться в покоях мецената, а именно о монументальной мраморной скульптуре, которой предстояло украсить главную церковь католического мира. Ни один заказ не мог столь способствовать упрочению его репутации или соответствовать его личному вкусу, поскольку мрамор был его любимым материалом. Впоследствии неоднократно Микеланджело будет соглашаться на ту или иную работу, а затем бросать ее на время, а то и навсегда, если ему предложат что-то более заманчивое. Впрочем, по временам – не часто и, как можно подозревать, чрезвычайно неохотно – он все же возвращал деньги, полученные за невыполненный заказ.
Поздней осенью 1497 года к Микеланджело обратился один из наиболее влиятельных церковных сановников из числа французов, живших в Риме, Жан де Билер де Лагрола. В письме, отправленном 18 ноября старейшинам Лукки, кардинал кратко пояснил, какой замысел ему видится: Микеланджело надлежало «вырезать из мрамора „Пьету“, то есть облаченную в одеяния Деву Марию, сжимающую в объятиях нагое тело Христа, дабы потом установить ее в некоей капелле, которую мы надеемся возвести в соборе Святого Петра, в капелле Санта-Петронилла»[303]. Договоренность об этом была достигнута совсем недавно: по словам кардинала, он «только что» дал свое согласие.
Микеланджело получил этот заказ благодаря красноречивому заступничеству Якопо Галли, который поручился за него в окончательном варианте контракта, смело пообещав, что его протеже завершит работу за год и что «это будет самая прекрасная мраморная статуя, существующая сегодня в Риме, и что ни один мастер ныне не выполнит сию работу лучше»[304]. Микеланджело, как наверняка указал Якопо Галли, был блестящим молодым скульптором, способным достичь невероятного, беспрецедентного уровня натурализма. Если наделить мраморных Христа и Деву Марию живой плотью античного распутного «Вакха», которого наверняка показали кардиналу, то она обещала придать монументу почти галлюцинаторную осязаемость.
Де Билер, гасконец по рождению, был кардиналом и опытным дипломатом. Занимавший пост аббата Сен-Дени с 1474 года, он успел побывать посланником в Испании, а затем был направлен с дипломатической миссией в Германию; постепенно он поднимался все выше и выше по ступеням церковной иерархии, пока, видимо в возрасте шестидесяти лет, по повелению молодого короля Карла VIII не занял должность посланника при папском престоле. Его хорошо знал кардинал Риарио, а значит, и Якопо Галли. Его представления об искусстве, архитектуре и тому подобных материях сформировались во Франции конца XV века, где существовали многочисленные образцы скульптурных групп в натуральную величину на сюжет «Положения во гроб». «Пьета» была вариантом «Положения во гроб», квинтэссенцией страдания, избавленного от лишних атрибутов и сведенного к минимуму персонажей, то есть к матери и ее умершему сыну. Монументы подобного типа часто воздвигались во Франции и в Северной Европе, но не в Риме. Один из величайших французских образцов жанра «Положение во гроб» конца XV века находится в Солемском аббатстве в долине Луары; он датирован 1496 годом и украшен гербом Карла VIII, царственного повелителя де Билера. Солемское «Положение во гроб» также выполнено в натуральную величину и установлено низко, чтобы фигуры располагались на одном уровне со зрителями[305]. Подобным образом предполагалось разместить «Пьету» де Билера в Риме.