В конце 1545 года, во второй раз за прошедший год с небольшим, Микеланджело снова тяжело заболел[1347]. Луиджи дель Риччо вновь перевез его к себе во дворец Строцци-Уливьери и там выходил. В середине января 1546 года дель Риччо смог написать племяннику мастера во Флоренцию, объявив, что Микеланджело почти исцелился. Тем не менее в Риме ходили слухи о его болезни и о смерти. Как и полтора года тому назад, Лионардо бросился на юг, чтобы не упустить вожделенное наследство, но, когда он прискакал в Рим, Микеланджело отказался его принять. В конце концов, 6 февраля, он послал Лионардо очередное резкое и язвительное письмо: «Ты говоришь, что приехал, движимый той любовью, которую ты ко мне испытываешь. Корыстная же это любовь!»[1348]
Возможно, в это время произошла единственная засвидетельствованная источниками ссора Микеланджело с дель Риччо. В недатированном письме Микеланджело гневно замечает, что, разумеется, тот, кто спас ему жизнь, вправе его оскорблять, но он не знает, что труднее перенести: смерть или это оскорбление. Нанесенная Микеланджело обида, в чем бы она ни состояла, касалась гравюры, доску которой Микеланджело умолял уничтожить. Под письмом он оставил уточнение: «Микеланьоло Буонарроти. Ни живописец, ни скульптор, ни архитектор, а все, что Вам будет угодно, только не пьяница, как я Вам это говорил дома»[1349].
Микеланджело не описывает показавшуюся ему столь оскорбительной гравюру, но можно предположить, что речь идет о его собственном портрете, выполненном в 1546 году Джулио Бонасоне; на этой гравюре мастер предстает изможденным, с лицом, покрытым глубокими морщинами, и волосами, завивающимися словно в некоем нервном возбуждении. Подобное изображение действительно могло ранить чувства человека, не удовлетворенного своей внешностью.
Оказалось, что заботливый уход во время болезни стал последней услугой, оказанной художнику дель Риччо. В конце 1546 года, возможно в октябре, дель Риччо умер; он был ближайшим другом и советчиком Микеланджело на протяжении предшествующих пяти лет. Мастер был убит горем. «Теперь, когда Луиджи дель Риччо ушел из жизни, – писал в ноябре некий папский сановник злобному и порочному сыну папы Пьерлуиджи Фарнезе, герцогу Пармскому и Пьяченцскому, – Микеланджело столь потрясен, что не в силах творить, он лишь предается отчаянию»[1350].
Тем самым Микеланджело невольно создавал немалые неудобства сильным мира сего, ведь совсем недавно их планы нарушила другая кончина. 3 августа умер Антонио да Сангалло-младший, главный архитектор базилики Святого Петра. Поначалу папа и его советники думали, что смогут заменить его Джулио Романо, учеником Рафаэля и предшественником Антонио на этом посту, однако тот отказался и вскоре также умер. Оставался Микеланджело, но он, вполне понятно, полагал, что дел у него и без того довольно. Весной 1546 года семидесятиоднолетний утомленный художник медленно приступил ко второй фреске для капеллы Паолина, «Распятию святого Петра»[1351].
Спустя несколько дней агент послал Пьерлуиджи Фарнезе еще одно письмо. Если папе когда-либо требовались услуги Микеланджело, сообщал он, то сейчас, в особенности для возведения собора Святого Петра и Ватиканского дворца, однако управлять художником стало еще труднее теперь, «когда не стало мессера Луиджи, умевшего умиротворять его» и убеждать, что «надобно соответствовать желаниям Его Блаженства»[1352].
Очевидно, одного лишь приказания папы было недостаточно, чтобы заставить Микеланджело выполнить то, что от него требовали, хотя перечить Павлу III было опасно. В 1538 году он без сожаления бросил Бенвенуто Челлини в темницу замка Святого Ангела, где ювелир чуть было не погиб. Надо сказать, что представители семейства Фарнезе своей склонностью к насилию и непредсказуемостью поступков ничуть не уступали клану делла Ровере. В 1538 году Пьерлуиджи Фарнезе изнасиловал молодого Козимо Гери, епископа Фано и друга Реджинальда Поула, который впоследствии умер, возможно от полученных травм[1353].
Однако Микеланджело, по-видимому, обходился с Павлом III не более уважительно, чем с Климентом VII. В первом разговоре о живописи Франсиско де Ольянды Микеланджело по просьбе слушателей поясняет, почему он не соблюдает придворный этикет: «Мое серьезное художественное произведение мне доставляет иногда такие преимущества, что я в разговоре с папой, сам того не замечая, надеваю на голову вот эту фетровую шляпу и свободно с ним говорю»[1354].
Джулио Бонасоне. Портрет Микеланджело Буонарроти. 1546. Гравюра, на которой запечатлен взволнованный пожилой человек, вероятно, дает наиболее точное представление об облике Микеланджело в преклонном возрасте
Микеланджело яростно отстаивал свое право вести себя грубо и бесцеремонно: «Не знаете Вы разве, что существуют науки, которые целиком захватывают человека, не оставляя в нем свободного места для Ваших досугов?»[1355]