Микеланджело. Жизнь гения

Фра Беато Анджелико с невинным благочестием запечатлел, как блаженные в самозабвенном восторге наслаждаются дарованным спасением. Микеланджело также изобразил восторг, но эффект от его росписи совершенно иной. Среди множества спасенных в правой части величественной фрески, напротив героических мучениц, страстно заключают в объятия и лобызают друг друга обнаженные кудрявые молодые люди, телосложением напоминающие олимпийских чемпионов по толканию ядра[1270]. Некоторые из них обнимают седовласых старцев.

Страшный суд. Деталь: группа спасенных справа. 1536–1541

Подобным же образом и до Микеланджело художники часто изображали мучения проклятых, совлекающие покров с их греха, однако его манера отличается крайней недвусмысленностью и неприкрытым реализмом. В водопаде охваченных ужасом обнаженных, низвергающихся в ад и по пути кувыркающихся в воздухе, обращает на себя внимание грешник с рельефными, выпирающими мускулами, расположившийся в пространстве, словно на сиденье отхожего места. Он оборачивается к зрителю, уставившись на него одним глазом с почти комическим испугом. Он грызет персты левой руки, а правой тщетно пытается отогнать атлетически сложенного демона, хватающего его за тестикулы, точно за два красных набухших плода, и неумолимо увлекающего его в преисподнюю.

В Первом послании к коринфянам апостол Павел задает вопрос: «Но скажет кто-нибудь: „как воскреснут мертвые? и в каком теле придут?“» (15: 35) С точки зрения знаменитого богослова Фомы Каэтана (1469–1534), Павел, в сущности, сам отвечает на свой вопрос в последующих стихах Послания: «Сеется в тлении, восстает в нетлении, сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное» (15: 42–44)[1271].

В таком случае Микеланджело предстояло решить, как именно изображать «тела духовные». По мнению человека, подобно Микеланджело, Клименту и папе Павлу, воспитанному при дворе Лоренцо Медичи и Юлия II, на этот вопрос существовал только один ответ. Духовное тело должно было сделаться более прекрасным, чем при жизни, а значит, более напоминающим идеальные формы античной скульптуры. Посему Микеланджело принялся писать сцену, на которой взору во множестве представали, по правде говоря, совершенные, идеально стройные, атлетически сложенные нагие юноши, младшие родственники «Давида», двух ранних «Рабов» и ignudi, запечатленных на потолочном плафоне[1272].

Впрочем, необходимо было отчетливо разделить избранных и проклятых. Поэтому, изобразив всех без разбора этакими атлетами, Микеланджело наделил осужденных на вечные муки чертами, искаженными сознанием греха, ужасом и отчаянием, которые они испытывают.

Далеко не все святые, праведники и спасенные изображены юными. У святого Петра – седые волосы и облысевшая макушка, то там, то сям заметны седые бороды и лысины, но большинство персонажей отличаются рельефными мышцами, которые сделали бы честь профессиональному спортсмену. Сам Христос безбород и юн, его тело облачено только в легкую ткань, ниспадающую с плеч и скрывающую пах. Большинство самых известных святых, собравшихся вокруг него: Варфоломей, Иоанн Креститель, Лаврентий, Власий, Екатерина, – по крайней мере изначально, задумывались совершенно нагими и, как и все остальные персонажи «Страшного суда», отличались хорошо развитой мускулатурой. Все это было вполне оправданно с точки зрения Послания святого Павла. Однако в результате над алтарем Папской капеллы во множестве воспарили пенисы, мошонки, груди и ягодицы. Святой Варфоломей, принявший мученичество, когда с него заживо содрали кожу, безмятежно держит эту насильственно содранную кожу в руках, успев тем временем чудесным образом покрыться новой. На этой содранной коже запечатлен самый удивительный образ во всей фреске: почти карикатурный автопортрет Микеланджело; с кислой миной, недостойный, он тем не менее замер на небесах в надежде на спасение.

* * *