Рисунок с изображением Фаэтона, правящего колесницей бога солнца, который в конце концов получил в дар Томмазо, отличался совершенством всех безупречных деталей и более элегантной пирамидальной композицией, чем прежние варианты этого сюжета[1207]. Возможно, в нем воплотились некоторые идеи Томмазо. Действительно, неотъемлемой составляющей тех отношений, что связывали художника и его возлюбленного, было обсуждение нюансов образов и оттенков смысла. Микеланджело обращался с юношей как с вельможным меценатом, а одновременно учил Томмазо постигать тонкости своего искусства.
Согласно мифу, Фаэтон попросил у бога солнца позволения один день управлять его колесницей, но не сумел смирить огнедышащих коней, над Землей нависла угроза вселенского пожара, и Зевс, дабы спасти ее, поразил незадачливого колесничего молнией. Миф можно интерпретировать как предостережение от дерзости и надменности; но кто именно рисковал безрассудно взлететь на небеса и стать причиной мирового пожара – Томмазо или Микеланджело, – остается неясным.
Окружающие не могли не заметить, что Микеланджело создает цикл новых шедевров для молодого римского аристократа, жившего на Капитолии. Себастьяно, который давно лелеял надежду, что Микеланджело вернется к живописи, в запечатлевшем Ганимеда рисунке увидел неожиданно открывшиеся возможности. В июле 1533 года он предложил использовать этот языческий эротический образ в качестве основы для фрески, которой предполагал украсить купол Новой сакристии. По мнению Себастьяно, обнаженного Ганимеда можно было превратить в евангелиста Иоанна, возносимого на небеса.
Падение Фаэтона. 1533
Может быть, он шутил, но даже в этом случае его замысел свидетельствует, что он различил необычайный потенциал графических работ Микеланджело. Пусть и миниатюрные, они могли послужить импульсом для создания куда более масштабных и сложных композиций. В том же письме он открыл Микеланджело тайну: папа задумал дать ему восхитительный новый заказ, «о котором Вы не смели и мечтать»[1208]. Он не уточнил, о чем именно идет речь, но почти наверняка можно утверждать, что это была гигантская фреска на алтарной стене Сикстинской капеллы, которой Микеланджело предстояло отдать несколько лет жизни. Сюжет ее, «Страшный суд», был чем-то сродни «Ганимеду» и «Фаэтону», и тот и другие предполагали изображение обнаженных персонажей, возносящихся ввысь или низвергаемых в бездну.[1209]
6 сентября Томмазо попросил извинения у «своего единственного, несравненного господина» за то, что не тотчас же ответил на его письмо, однако у него нашлось оправдание: он был болен. Он сообщал и новости: «Примерно три дня тому назад я получил „Фаэтона“, отменно исполненного, и его посмотрели папа, кардинал Медичи и все остальные».
Возможно, Томмазо говорит о последней, завершенной версии графического листа, посланной Микеланджело из Флоренции, но недавно было выдвинуто предположение, что Томмазо ведет здесь речь о роскошном
Несомненно, далее он сообщает, что сын папского кузена кардинал Ипполито Медичи настоял, чтобы ему показали все рисунки Микеланджело, и пожелал получить копии и «Наказания Тития», и «Ганимеда», «выгравированные на хрустале». Томмазо явно негодовал на то, что посторонние завладели этими дарами, предназначавшимися ему лично, и полагал, что такого мнения придерживается и Микеланджело, но его попытки спасти их от чужих посягательств имели успех лишь отчасти: «Я не мог помешать ему изготовить копию „Наказания Тития“, и мастер Джованни уже взялся за работу. Я изо всех сил тщился скрыть „Ганимеда“»[1210]. Судя по всему, «Ганимед» в особенности не предназначался для посторонних глаз.
22 сентября Микеланджело выехал из Флоренции, чтобы, возможно, на расстоянии дня пути встретиться с папой Климентом в Сан-Миньято, где древняя дорога, уходившая на северо-запад от Рима, пересекала другую, ведущую из Флоренции в Пизу[1211]. Папа же направлялся во Францию, дабы совершить богослужение во время самого грандиозного триумфа своих последних лет.