Микеланджело. Жизнь гения

В дар французскому королю Франциску I папа от имени Лоренцо заказал Рафаэлю две картины: «Архангел Михаил, низвергающий дьявола», и «Святое семейство»[843]. Микеланджело узнал о них от Себастьяно, который сожалел, что Микеланджело не случилось быть в Риме, дабы лично высказать о них свое нелестное мнение: «Ничего более не буду говорить Вам, кроме как то, что представлены на них фигуры, словно закопченные от дыма, иные же фигуры словно отлиты из сияющего железа, и так одни светлые, другие черные, как ночь». Это означает, что они были выполнены в технике сфумато, сочетавшей глубокие тени и плавность тональных переходов, предложенной Леонардо да Винчи и ненавидимой Микеланджело. «Подумать только, куда катится мир! – фыркнул Себастьяно. – Хорошенькие же подарочки получил французский двор, нечего сказать!»[844]

К середине мая Микеланджело поднялся высоко в горы Серавеццы и несколько успокоился; он сообщил Буонинсеньи, что обнаружил там мрамор отменного качества, и завершил свое письмо извинением: «Когда я Вам пишу, если я паче чаяния пишу не столь правильно, как полагается, или если иной раз Вы не найдете главного глагола, извините меня, так как я к ушам своим прикрепил звонок, который не дает мне думать, о чем я хочу»[845].

Неудивительно, что Микеланджело был мучим шумом в ушах и ни на чем не мог сосредоточиться. Если прежде он совмещал амплуа ваятеля и живописца, то теперь подвизался одновременно на поприще инженера-строителя, подрядчика, специалиста по логистике, казначея и поставщика строительных материалов. В мае под его руководством начали высекать первую из гигантских колонн, приступив к долгой и утомительной работе, которая в целом продлилась три месяца. Бо́льшую часть августа Микеланджело провел, надзирая за спуском этого огромного столпа вниз по склону. Берто да Филикайя, производитель работ в Попечительстве собора, помог ему, одолжив двести брачча (почти сто двадцать метров) каната и два больших ворота, прежде использовавшиеся при возведении собора. В каменоломнях Микеланджело приказал изготовить из дерева грецкого ореха кабестаны и огромную волокушу lizza – для транспортировки мрамора. В помощь уже имеющимся каменотесам наняли одиннадцать местных жителей. Некоторое представление о безумных масштабах его замысла можно почерпнуть из восхитительного в своей нарочитой сдержанности письма, которое он в сентябре послал во Флоренцию Берто да Филикайя.

Для начала Микеланджело объявлял: «Дела здесь идут очень хорошо». Дорога почти закончена, осталось лишь совсем немного доделать, «а именно обрубить некоторые скалы, вернее, гроты». Болото его подчиненные засыпали «как только могли хуже».

Между делом саркастически оценив усилия своих подчиненных, Микеланджело перешел к главным новостям: «Что касается мрамора, то отесанная колонна лежит у меня внизу в канале и на расстоянии пятидесяти локтей от дороги, в полной сохранности. Спустить ее на канатах оказалось труднее, чем я предполагал». Небрежным тоном он поясняет, почему эта операция прошла не столь гладко: «При спуске ее кое-кто пострадал и один человек сломал себе шею и умер на месте, да и я сам чуть не поплатился жизнью»[846].

Впрочем, Микеланджело завершал письмо с нескрываемым торжеством: «Место для добычи здесь очень трудное и люди очень неопытны в этом деле, поэтому необходимо большое терпение на несколько месяцев, до тех пор, пока не покорятся горы и пока люди не будут обучены. После этого мы будем работать быстрее. Достаточно того, что обещанное я сделаю во всяком случае и создам самое прекрасное произведение, которое когда-либо создавалось в Италии, если Бог мне поможет»[847].

Его оптимизм был необоснован. Оказалось, что во мраморе, из которого вырезали вторую колонну, скрывается изъян, и потому столп пришлось высекать заново в месторождениях, залегающих глубже в горах. По-видимому, когда его извлекли из земли, он надломился. Либо нервы Микеланджело не выдержали этого несчастья, либо его здоровье подорвали невероятное напряжение всех сил и череда разочарований. Вскоре Флоренции достигла весть о том, что он тяжело болен, физически или душевно.

Якопо Сальвиати отправил Микеланджело письмо, требуя удвоить усилия, дабы создать памятник во славу Флоренции, своего семейства и самого себя[848]. Буонаррото на сообщение о том, что его брата чуть было не убил сорвавшийся со склона шестиметровый мраморный цилиндр, реагировал не столь хладнокровно: «Мне кажется, ты должен ценить собственную жизнь выше колонны, папы и всего остального мира»[849].