Микеланджело. Жизнь гения

Наиболее амбициозной частью всего предприятия было оговоренное контрактом условие, согласно которому фасад Сан-Лоренцо предполагалось выполнять исключительно из лучшего мрамора, добытого в Карраре или в Пьетрасанте[830]. Разумеется, Микеланджело любил именно этот материал, камень, который, как писал его верный помощник, резчик Микеле да Пьеро ди Пиппо, «подобен отражению луны в колодце»[831]. Однако возводить здания из одного лишь мрамора было не принято даже в Античности, за исключением отдельных местностей, например Афин, буквально стоящих на мраморных месторождениях. А во Флоренции мрамор залегал отнюдь не под рукой.

Чтобы добыть мрамор, требовалось сначала извлечь камень из почти недоступных жил, расположенных высоко в горах, а затем спустить глыбы весом несколько тонн по верхним склонам гор на волокуше, называемой lizza. Потом камень надобно было перевезти к морю на повозке, запряженной волами, в муках погрузить на корабль и морем доставить в Пизу. Там его перегружали на барку, которая переправляла его в Синью, последний город на Арно, дальше которого судоходство было невозможно, а потом опять на повозку, запряженную волами, и так уже везли до Флоренции. Весь путь составлял примерно сто пятьдесят километров и зачастую длился много месяцев[832].

Все это требовалось для транспортировки мраморных блоков обычного размера, но проект Микеланджело также предусматривал что-то куда более сложное и трудноосуществимое. На нижнем уровне фасада он предполагал разместить двенадцать мраморных колонн из сплошного особо прочного мрамора, каждую по одиннадцать брачча, то есть шесть с лишним метров в высоту.

Это было пугающе самонадеянно. Даже просто найти мраморные глыбы такого размера без изъяна, не говоря уже о том, чтобы спустить по горным склонам и дважды погружать на корабль и сгружать с корабля, было безумно рискованной затеей. Добыча мрамора для монументальных колонн таких римских зданий, как, например, Пантеон, считается одним из величайших достижений Античности, подвигом, совершить который можно было, лишь эксплуатируя почти неистощимую рабочую силу Римской империи. Микеланджело предложил добыть свой мрамор, привлекая местных каменотесов, каких только сможет найти, и поставив их под начало каменщиков, в основном нанятых в Сеттиньяно и привыкших иметь дело не с мрамором, а с песчаником.

13 марта 1518 года Буонинсеньи послал Микеланджело письмо, несколько неопределенно адресованное «Микеланджело в Пьетрасанте или в Карраре» и уверяющее, что папа и кардинал с великим удовольствием восприняли весть о том, что он наконец вот-вот займется добычей мрамора в горах над Пьетрасантой, приступить к каковым работам они умоляли его целый год[833]. За этим посланием последовало другое, составленное уже лично кардиналом Медичи, в котором тот выражал свое и своего кузена папы живейшее удовольствие, а также радость оттого, что не надо более понукать и принуждать его[834]. Впрочем, добившись своего, они возложили на Микеланджело дополнительное бремя. Он брал на себя обязательство надзирать за строительством дороги, ведущей к каменоломням, расположенным в горах близ маленького городка Серавецца, к северу от Пьетрасанты.

Эти были для Микеланджело годы кочевья: он то и дело ездил из Флоренции в доки Пизы и Пьетрасанты, Серавеццы и Каррары. Как подсчитал Уильям Уоллес, между 1516 и 1520 годом он предпринял тридцать путешествий за пределы Флоренции и девятнадцать поездок в каменоломни[835]. Его корреспонденты зачастую не имели представления, куда адресовать ему письма (одно послание озаглавлено «Микеланджело в Пизе или где бы он ни был»). Можно вообразить, как он скачет верхом по северотосканской равнине на побережье: то в горы, в Пьетрасанту или в Каррару, то к морю, в Пизу.

В течение следующих двух лет Микеланджело руководил огромным, раскинувшимся на немалой территории предприятием, включавшим в себя добычу мрамора в двух разных местах, а также его сложную транспортировку по морю, по реке и по суше, и все это в условиях, когда коммуникации были медленны и ненадежны. Чтобы объяснить своим командам в различных карьерах и портах, чего же именно он хочет, Микеланджело прибегал к помощи совершенно неповторимых рисунков.

Меню обеда с изображением яств и напитков. 1517–1518

На них приблизительно, без деталей, в неглубокой перспективе, с точно обозначенными измерениями запечатлены формы тех глыб, которые требовались Микеланджело. Иногда на них Микеланджело изображал свой «фирменный знак» – три пересекающихся круга. Эти графические листы производят почти сюрреалистическое впечатление. Глядя на них, вы словно кончиками пальцев ощущаете тут выпуклость, там изгиб, то есть спящую в камне, еще не воплощенную и не разбуженную архитектурную деталь или даже статую, почувствовать присутствие которой было под силу лишь Микеланджело.