Микеланджело. Жизнь гения

Судя по этой шутке, между кардиналом и Микеланджело установились теплые, доверительные отношения. Джулио Медичи был на три года моложе Микеланджело; ему исполнилось примерно двенадцать, когда Микеланджело вошел в дом его дяди Лоренцо Великолепного. Незаконнорожденный сирота, он, вероятно, был более осторожен и не столь уверен в себе, как его кузены, сыновья Лоренцо Великолепного. В зрелом возрасте он отличался острым умом и удивительно оригинальным вкусом в сфере искусства и архитектуры, однако страдал от мучительной нерешительности[809].

Кардинала страстно занимали всевозможные детали, в том числе подробности жизни других людей. Когда летом 1516 года умер Ханно, любимый слон Льва, подаренный португальским королем, его похоронили с соблюдением удивительных погребальных обрядов. Сам папа сочинил латинскую эпитафию, а Рафаэль написал портрет животного над его могилой[810]. После этого какой-то остроумец, возможно язвительный и безобразно юный Пьетро Аретино (1492–1556), написал сатирическую поэму «Последняя воля и завещание слона Ханно». В стихотворении слон оставляет кардиналу свои огромные уши, «дабы тот, раскинув оные пошире, собирал слухи со всего света».

Что бы ни узнавал кардинал о Микеланджело, он все прощал ему. Он относился к художнику тепло, участливо и терпеливо; Микеланджело, в свою очередь, пока обращался с кардиналом на удивление фамильярно. Впоследствии Джулио замечал: «Всякий раз, когда Буонарроти является ко мне, я сажусь и прошу его сесть, ведь он все равно сядет, не испросив у меня разрешения»[811].

Все это происходило непосредственно после отъезда Микеланджело из Рима, а тем временем появлялись свидетельства, что он, как выразился искусствовед Кристоф Тёнес, проходит «ускоренный курс классической архитектуры»[812]. Фасаду Сан-Лоренцо предстояло стать наиболее величественным сооружением, возведенным во Флоренции за целое поколение. Ему предназначалась роль манифеста ученого, элегантного классицизма, который столь ценил Лев.

Шесть листов рисунков, по мнению историков искусства относящихся примерно к этому периоду, 1516–1517 годам, дают представление о том, чего, на его собственный взгляд, недоставало Микеланджело и чему он пытался научиться. В них содержится предпринятый Микеланджело проницательный графический анализ зарисовок, выполненных флорентийским зодчим и резчиком по дереву Бернардо делла Вольпайя (1475–1521/22)[813]. На оригинальных рисунках детально и точно были изображены древние и современные римские здания. Однако, судя по графическим листам Микеланджело, он сосредоточивается на определенных элементах, особенно на антаблементе и колоннах. Вместо того чтобы просто копировать исходную графику, Микеланджело силой своего могучего зрительного воображения разворачивает формы в пространстве, сводя подробную зарисовку антаб[814] лемента арки Константина, показанной на три четверти, к его практической сути: одной-единственной линии, очертаниям торца каменной кладки.

Какую бы неуверенность в себе и нерешительность ни ощущал Микеланджело, приступая к работе над фасадом Сан-Лоренцо, они исчезли к поздней весне 1517 года. 2 мая он жизнерадостно, не без самонадеянности писал Буонинсеньи: «Дело в том, что я решаюсь взяться за фасад Сан-Лоренцо, с тем чтобы он своей архитектурой и скульптурой стал зеркалом всей Италии». Он больше не намерен был терпеть никаких соавторов. Он хотел и даже требовал, чтобы ему предоставили полный контроль над строительными работами: «Нужно, чтобы папа и кардинал быстро решились, хотят ли они, чтобы я его делал, или нет»[815].

В его тоне сквозят надменность и самоуверенность, но к ним примешивается и горечь. Микеланджело предложил общий бюджет в тридцать пять тысяч дукатов, гигантскую сумму, соответствующую архитектурным масштабам проекта, и предварительно оценил время работы в шесть лет. Он соглашался оперировать только круглыми суммами: «Счетов же вести я не умею и не смогу подвести конечного итога расхода иначе как по количеству кусков мрамора, которые будут мною сданы»[816]. Не мог он заботиться и об экономии незначительных сумм: «К тому же, так как я уже стар, мне не к лицу терять столько времени, чтобы уберечь для папы двести или триста дукатов на этот мрамор…»[817]. Микеланджело только что исполнилось сорок два.

Изображения мраморных блоков для строительства фасада Сан-Лоренцо. 1516–1520