Микаэл Налбандян

И все-таки Налбандян убедился, что армянская колония в Париже могла стать мощным центром национальной жизни, ибо хоть и немного в Париже армян, но национальное в них все же более сильно, чем в других армянских общинах, где довелось побывать Микаэлу:

«Мы рады, что везде среди армян заметно хоть какое-то движение; народ и нация вроде потихоньку становятся предметом общественных разговоров. Но мы хотели бы, чтобы они не удовлетворялись одними бесплодными разговорами об этом».

Тревоги и перспективы армянской общины в Париже были интересны, достаточно обнадеживающи и в то же время поучительны.

Но Микаэла не оставляло беспокойство.

«Не знаю, в каком положении «Юсисапайл», — мучился он, еще не имея никаких известий о записке Мкртича Берояна цензурному комитету и уверенный, что единомышленникам его не удалось отстоять журнал. А если не будет журнала, то и он уже не вернется. Значит, ему придется провести в изгнании годы. И все же Микаэл не терял стойкости духа:

«У меня есть надежда, и надежда большая. Неужели в нашей нации тьма и ложь одолеют свет и правду? Мы, понимающие все, обязаны восстать против этого и со временем доказать будущему, что против ударов врагов нация мы подставляли свою грудь, что ради блага нации мы жертвовали нашим спокойствием и отчим домом».

Он уже примирился со своей судьбой скитальца, вынужденного покинуть родину, и лихорадочно разрабатывал новые планы борьбы и деятельности.

И планы эти казались ему вполне осуществимыми, а надежды, связанные с ними, могли воплотиться в реальность.

В Париже Микаэл увлекся перспективой иметь свою свободную типографию — благодаря полиграфисту Джанику Арамяну это было вполне возможно.

Многие годы Джаник Арамян изучал типографское дело и сейчас владел собственной типографией. Не имея армянских шрифтов, он переделал на армянский латинские матрицы. А с каким вкусом и как искусно он сделал это, свидетельствует хотя бы то, что созданный им новый армянский шрифт существует без изменений до сих пор и называется арамяновским.

Арамян с радостью согласился печатать «Юсисапайл», поставив единственное условие — не публиковать в журнале ничего против политики Франции. Микаэл Налбандян охотно согласился на это условие, подумав, что, «не имея никаких отношений с французским правительством, армяне не имеют, естественно, и каких-либо политических интересов, враждебных Франции».

А граф Эммануэль сообщил в своих «Записках»:

«Свободная печать — большой шаг к прогрессу, и каждый человек, который может каким-либо образом способствовать делу свободы, весьма и весьма достоин великой благодарности… Благодарим господина Арамяна, и еще более благодарны мы будем, если он исполнит свое обещание совершенно свободно и независимо».

И Микаэл тут же воодушевленно сообщил своему Другу.

Микаэл Налбандян — Григору Салтикяну.

23 апреля 1859 г.

«Я надеюсь, что Вы и другие наши правдолюбивые и честно мыслящие соотечественники и друзья поможете мне, если в Москве будет закрыт «Юсисапайл», возобновить печатание на новом месте».

Именно в эти дни познакомился Микаэл со Степаном Восканом. Это тот самый Воскан, о газете «Аревмутк» которого Микаэл сообщил в «Юсисапайле», тут же назначив себя его корреспондентом в России.

…О такой личности, как Степан Воскан, обычно говорят, что их родило и закалило время.

Вернее было бы, пожалуй, сказать, что сам Налбандян и другие такие же исключительные личности сами диктуют времени свою волю и привносят в него свой собственный дух.

В этих обстоятельствах столь же большое значение приобретают и встречи этих исключительных людей, которые только на первый взгляд кажутся случайными, но на самом деле являются закономерностью, связывающей воедино звенья одной и той же цепи.

Во всяком случае, встреча Микаэла Налбандяна, поднявшегося на борьбу за национальное самосознание и просвещение, и Степана Воскана, человека столь же бурной судьбы, имела гораздо большее значение, чем это могло показаться на первый взгляд.