Микаэл Налбандян

Молю, брат, не забывай меня на этой чужбине…

Микаэл Налбандян

Другая причина, толкающая меня к путешествиям, — отвращение к царящим в нашей стране безобразным нравам.

Мишель Монтень

Не выдержав все более жестоких нашествий варварских племен, восемьсот лет назад множество армян покинули свою последнюю столицу Ани и двинулись на север. Часть переселенцев обосновалась в Крыму, и это их отдаленные потомки перебрались потом на берега Дона и основали Нахичеван-на-Дону, или Новый Нахичеван. А другая часть армян, около ста тысяч человек, дошла до самой Польши.

Но армянам здесь не удалось сохранить свою самобытность, и в исторически короткий срок они растворились среди поляков, исчезли, и лишь редкие разрозненные следы их былого присутствия напоминали о них. И временами тягостное чувство охватывало Налбандяна, проезжавшего через Польшу.

«Много раз доводилось нам встречать великолепные, но ныне пустующие армянские церкви, а армян — ни одного человека, Что с ними сталось, куда они канули?..»

В Польше Микаэл воочию увидел то незавидное будущее, грозившее армянам, от которого он предостерегал своих соотечественников и против которого боролся. Тяжелым, очень тяжелым было это впечатление от длившейся несколько веков агонии. А ведь такой конец был вполне возможен и на исконно армянских землях…

Причиной ассимиляции и фактического исчезновения армян в Польше явилось, по убеждению Налбандяна, предательство духовных и светских вождей переселенцев, которые, продав свою совесть и предав свой народ, превратились в покорных слуг католической церкви и, как сказал Очевидец, «вместо имени своей нации в груди предпочли чужие ордена на груди»…

«Что осталось от наших прошлых дней, в каком положении мы сегодня, каков пройденный нами путь и каков его выход?» —

спрашивал Микаэл.

Уже сама постановка вопроса, пусть даже и без ответа пока, является программой действий. Тем более что в Польше Микаэл увидел — а чего не увидел, то понял по накаленной атмосфере, — как, познавая свое прошлое и настоящее, ищут свой путь в будущее поляки.

В Варшаве возникли тайные молодежные кружки, многие из которых вели пропаганду вооруженной борьбы и вовлекали в революционное движение широкие слои ремесленников, интеллигенции, служилого люда и студентов. Передовая русская интеллигенция поддерживала национально-освободительную борьбу польского народа. Русские и польские революционеры выступали плечом к плечу, и это идейное единство должно было укрепиться еще больше в трудные и полные испытаний дни восстания 1863 года.

…За несколько дней, проведенных в Варшаве, Налбандян ознакомился с революционной ситуацией и постарался завершить свои дела. Еще в Москве он задумал, по не успел написать опровержение на опубликованную в «Мегу Айастани» статью Паласаняна, также пытавшегося замять вновь поднятый вопрос о церковных средствах.

Микаэл, как всегда, был настроен воинственно. Он вновь готовился «говорить правду и стоять стойко». Поистине он был неисправим, и никакие напасти не могли образумить его.

Микаэл Налбандян — Григору Салтикяну.

31 марта 1859 г.

«Задержусь в Варшаве на пару дней, чтобы написать опровержение и отправить в «Юсисапайл». Пусть все насладятся зрелищем позора наших врагов… Уж они-то у меня попляшут!.. Будь спокоен, брат, мы в долгу не останемся. Бог милостив, истина на нашей стороне, и именно истина будет нам опорой».

Отослав статью Степаносу Назаряну, Микаэл продолжил свой путь. Но не на воды в Эмс, а в Париж, лишь ненадолго остановившись в Берлине.

Здесь Микаэл присутствовал на похоронах знаменитого немецкого естествоиспытателя и путешественника Александра фон Гумбольдта, о чем рассказал в «Записках» графа.

…Рано утром он оказался на Ораниенбургштрассе, у дома, где родился и где окончил свои последние дни великий ученый. Вся улица от края до края запружена скорбящими людьми. Возглавляли траурную процессию студенты университета с зелеными пальмовыми ветвями в руках. Был ласковый весенний день. Проводить в последний путь своего великого сына вышел весь Берлин. Процессия прошла по Фридрихштрассе, потом по Унтер-ден-Линден свернула к собору. Здесь генерал Гофман прочитал надгробную речь, поразившую Налбандяна своей хоть и тягостной, но искренней правдивостью.