Микаэл Налбандян

В армянской действительности было немало случаев, когда отдельные деятели духовной культуры, целиком поддавались идее соперничества, и это чувство закрывало им глаза на все остальное. Разрушительные последствия этого нагляднее всего проявлялись именно в сфере общественной жизни. И это в то время, когда рядом были поучительные примеры русского, а также других народов!.. Неужели понимали: потому сильна и действенна их передовая мысль, что русские деятели презирали все личное во имя общенационального дела, во имя тех идеалов, на защиту которых встали. И ради этого они отвергали или попросту подавляли свое «я»!

Сейчас можно только сожалеть, что не состоялись дружба и сотрудничество Микаэла и Рафаэла, которые могли бы дать много больше, чем деятельность каждого из них в отдельности. Но тут уж ничего не поделаешь…

Не исключено также, что отношение Рафаэла Патканяна к предприятию Назаряна и Налбандяна было вызвано особенной чертой характера Микаэла: еще не получив разрешения, Налбандян уже в открытую заявлял о духе и направленности будущего журнала и одновременно распространял в среде московских армян насмешливые стишки и всевозможные памфлеты. И людям, попавшим на кончик его пера, не нужно было особого ума, чтобы догадаться, что ожидает их, если в один прекрасный день Налбандян действительно начнет издавать этот злополучный для них журнал….

Магистр Меер Мсерян, которому Налбандян нанес самый сильный из своих первых ударов, обратился к католикосу Нерсесу Аштаракеци с паническим и слезливым письмом, прося под каким-нибудь предлогом удалить Налбандяна из Москвы.

Меер Мсерян — Нерсесу Аштаракеци.

8 октября 1856 г.

«Жалобно молю и прошу Вас, о милостивый Отец мой и повелитель, чтобы Вы избавили меня от невыносимых мук, кои выношу каждодневно от этого исчадия Микаэла Казаряна Налбандянца. Молю удалить его из города каким-либо способом, поскольку, пока он находится здесь, невозможны для меня покой и всякая нормальная жизнь. Многообразные козни его и хитроумие ввергают меня в пучину гнева, возмущения, отчаяния и ненависти, но все же это требует долгого повествования, я же несколькими словами обрисую его Вам полностью — «есть он о головы до ног совершенное злоязычие».

Трудно, конечно, судить, насколько Мсерян был уверен в могуществе католикоса, — однако последним средством спастись от Микаэла он считал свой переезд в Эчмиадзин. Но как раз в эти самые дни Нерсес Аштаракеци скончался, оставив Мсеряна одиноким и беспомощным перед Налбандяном.

Тут уже Мсерян вынужден был обратиться к Ованесу Лазаряну, прося защитить его от Налбандяна и его «сподручников».

Лазарян велел директору института пригласить Налбандяна и потребовать, чтобы тот не смел больше обижать Мсеряна и «смущать его душу».

«В противном случае, — предупреждал Лазарян, — я вынужден буду обратиться к высшим властям с просьбой изгнать его из города».

Однако для Микаэла, познавшего настоящие преследования, подобные «мелкие уколы» казались пустяками, тем более что душевное состояние его значительно улучшилось: дело с «Юсисапайлом» принимало благоприятный оборот, а борьба вокруг церковных средств в Нахичеване решалась, кажется, не в пользу халибяновцев. Маттеос Веапетян почти все время находился то в Москве, то в Петербурге. Как его верный помощник, Налбандян по-прежнему охотно выполнял при нем обязанности Секретаря, «дни и ночи пропадая у него». Министр уже подписал нужную для епархиального начальника бумагу Относительно церковных средств, и, хотя официальное уведомление еще не было получено, Микаэл через свои многочисленные связи был уже осведомлен об этом и вместе с архимандритом терпеливо ждал соответствующего распоряжения.

«В этом причина того, что преосвященный молчит, — сообщал он своим единомышленникам в Нахичеване. — Ждет, чтобы получить свои решающие права, а затем сделать так, чтобы ничего неожиданного не случилось».

При материальной поддержке нахичеванских друзей вполне реальной становилась и публикация перевода «Агасфера».

Это свое душевное спокойствие он обрел благодаря вере в собственные силы. Микаэл наконец-то нашел поприще для своей деятельности. Он уже вышел из наивного «мальчишеского» возраста и благодаря своему значительно обогатившемуся жизненному опыту и приобретенным знаниям уже воспринимал явления цельности и сознавал всю серьезность начатого им дела.