«Дайте свободу русскому слову. Уму нашему тесно, мысль наша отравляет нашу грудь от недостатка простора, она стонет в ценсурных колодках. Дайте нам вольную речь… Смойте с России позорное пятно крепостного состояния, залечите синие рубцы на спине наших братий — эти страшные следы позора к человеку.
Торопитесь! Спасите крестьянина от будущих злодейств, спасите его от крови, которую он должен будет пролить…
…Я стыжусь, как малым мы должны довольствоваться. На первый случай нам и того довольно… Я говорю только то, что у нас
Если эти строки дойдут до Вас, прочтите их беззлобно, одни — и подумайте потом. Вам не часто придется слышать искренний голос свободного русского».
Это письмо было подписано псевдонимом Искандер. С письмом Александра Герцена Налбандян познакомился в Петербурге, куда приехал хлопотать насчет типографских нужд будущего издания.
Письмо Искандера переписал Рафаэл Патканян, который в то время жил в Петербурге. Встретившись с Микаэлом, Рафаэл не смог удержаться от искушения показать Налбандяну это письмо. Доверять малознакомым лицам было рискованно, и все же именно Микаэлу доверил он передать письмо Геворгу Кананяну, своему близкому другу, живущему в Москве. Когда Микаэл уже отбыл из Петербурга, Рафаэл вдруг испугался и запаниковал, как бы Микаэл по своей привычке не показал его и другим, ведь не только переписывание и хранение, но даже чтение этого письма каралось законом.
Рафаэл Патканян — Геворгу Кананяну.
5 марта 1856 г.
«Если получишь переданное Налбандяну письмо, то невероятно удивишься, что я доверился ему… Но прошу как можно быстрее исправить мою ошибку. Я совершенно заблуждался, когда отдал ему письмо Искандера к нынешнему царю, чтобы он передал его вам. Прошу, в ту же минуту, как получишь это мое послание, пойди к нему (хоть к черту на рога!) и каким-либо образом забери у него эту опасную рукопись, иначе в его руках она окажется злым оружием, и немедленно уведоми меня».
Одна ли эта опаска послужила Рафаэлу поводом для письма или была иная, более сильная и веская причина выразить свою ярость к Налбандяну хотя бы таким вот недоверием? Знал ли Рафаэл, с таинственными предосторожностями показывая Микаэлу письмо Искандера, зачем пожаловал в северную столицу бывший ученик его отца?
Рафаэл узнал, конечно, о причине приезда Микаэла в Петербург, узнал, что он хочет купить у Ревилльона матрицы… Ах матрицы? Для чего же? Ясно, для какого-то издания. А разрешение у него есть? Пока нет, но, наверное, будет… Единственная серьезная причина для задержки — отсутствие в Москве цензора, владеющего армянским. Государство считает излишним из-за одного лишь журнала содержать на казенный счет цензора.
Издание журнала на ашхарабаре есть, несомненно, патриотическая и благородная задача, однако ведь и Рафаэл с двумя своими единомышленниками лелеял те же планы. Даже придумано уже имя их тройственного союза — Гамар Катила, составленное из начальных букв имен и фамилий Геворга Кананяна, Мнацакана Тимуряна и Рафаэля Патканяна…
Раздражение Рафаэла было бы, наверное, значительно слабей, если б делом периодического издания не занялся именно Микаэл. В противном случае он не почувствовал бы себя столь внутренне слабым. Впрочем, Рафаэл и не скрывал своего отношения к Микаэлу. «Было бы лучше, если б кто-нибудь другой, а не Налбандян взялся за это священное предприятие, — многозначительно писал другу Рафаэл. — Что сказать, остальное сам поймешь».
Прекрасно зная Микаэла как человека принципиального, смелого, открытого и едкого, до безрассудства скорого на действия, словно ищущего приключений на свою голову, но вместе с тем энергичного и деятельного, Рафаэл был убежден, что тягаться с ним он не сможет.
И именно отсюда начинается неблагоразумие (если не сказать больше) Рафаэла Патканяна, поэта национально-освободительной борьбы своего народа.