Микаэл Налбандян

Отцы города с пышной процессией вышли навстречу новому католикосу и встретили его на постоялом дворе между Таганрогом и Мариуполем, где Нерсес Аштаракеци должен был сменить лошадей.

Именно на этом постоялом дворе состоялась таимая встреча католикоса и Арутюна Халибяна. Содержание ее так и осталось бы в тайне, если б через несколько дней Нерсес Аштаракеци неожиданно не начал решительные действия.

По стародавнему обычаю католикос остановился в доме Зенгин Карапета. Здесь выносил он решения относительно вопросов управления городскими и церковными делами, совещаясь, конечно, с так называемой знатью, которую представляли крупные купцы и помещики.

Одной из неотложных задач стал вопрос о Габриэле Патканяне.

…Именно в доме Зенгин Карапета католикос осудил Габриэла Патканяна и, чтобы избавить город от этого беспокойного и мятежного человека, распорядился закрыть его школу и велел Патканяну «идти с семьей своей в град Тифлис, где удастся ему, быть может, обрести успокоение души своей».

Но кто должен заменить образованного и многоопытного священника? В те самые дни, когда осужденный Патканян собирался в ссылку, католикос Нерсес Аштаракеци сделал ужасно неприятное открытие.

Случилось так, что некий проситель передал католикосу список приданого, составленный одним из городских священников. Ничего не сумев разобрать в его списке, католикос вызвал этого священника, дабы тот вслух прочел все писание.

То, что затем произошло, буквально потрясло архипастыря, показалось ему просто невероятным.

Священник не смог прочесть своей же рукой составленного списка!

Все прежние дела сразу же отошли на задний план. Католикос решил провести своеобразный экзамен. Вызвав всех приходских священников и дьячков, он уяснил следующую горькую для себя истину: кроме Габриэла Патканяна, все остальные были абсолютно неграмотны и не знали даже элементарных правил грамматики.

Казалось, что после случившегося Патканяну будет даровано прощение и наконец-то решится вопрос о строительстве городской школы. Может быть, эта история и имела бы подобный романтический конец, если б существовала хоть какая-нибудь программа национального и общественного прогресса, стоявшая выше мелких страстей или жажды мщения.

И поскольку кандидатура Патканяна исключалась, выбор католикоса (хотя и выбора-то не было) пал на учителя Мкртича Екеняна, за несколько лет до этого приехавшего в Нахичеван-на-Дону из Крыма. Он учился в школе мхитаристов[14] в Венеции, разумеется, прекрасно знал грамматику и открыл частную школу. Этот учитель-католик слыл также умелым мастером-каллиграфом, красиво переписывал древние рукописные книги и составлял для учеников прекрасные образцы для чистописания.

Не прошло и месяца после всей этой истории, как в январе 1846 года Габриэл Патканян с семьей выехал из Нахичевана-на-Дону и двинулся в Тифлис.

Провожали его всего три человека: двое — близкие родственники, а третий — Микаэл.

Доехав до постоялого двора, где они должны были сменить лошадей, провожатые распростились с Патканя-ном и вернулись в город.

А ссыльный учитель направился к Ставрополю, с огромными трудностями и лишениями перевалил Кавказский хребет и только в феврале прибыл в Тифлис.

Юный Микаэл остался один.

Можно представить себе то страшное чувство одиночества, которое охватило его. У него будет еще немало поводов пережить это чувство, доставлявшее ему бесконечную боль и ввергавшее в отчаяние. Однако в будущем у него появится хотя бы жизненный опыт прошлых дней.

А сейчас Микаэл впервые в жизни — вдумайтесь, впервые в жизни! — почувствовал себя совершенно одиноким, хотя рядом была вся их огромная семья: мать, полная беспредельной нежности к сыну и не скрывавшая этого; отец, который не только любил сына, всем, даже слабым здоровьем, отличавшегося от остальных детей, но и относился к нему с подчеркнутым уважением; друзья, которые ни на минуту не покидали своего отважного, изобретательного и удивительно волевого вожака…

И тем не менее он был одинок, один перед свершившейся на его глазах величайшей несправедливостью в мире.

Но что мог сделать Микаэл?

Он мог молча бунтовать, дни и ночи страдать про себя, пока не смирился бы с происшедшим, как это обычно и бывало в Армянском округе. Мог также говорить, убеждать, протестовать… Но если даже у него и появятся последователи, то все равно одними протестами не добиться справедливости. За годы, проведенные с учителем, он неоднократно имел повод убедиться в этом.

Замкнувшись в себе, он в эти дни аккуратно посещал школу учителя Екеняна. Единственное, что утешало его в этом одиночестве, была учеба, чтение, накопление новых знаний. Конечно, шестнадцатилетний юноша чувствовал все это пока лишь подсознательно, но не пройдет и двух десятилетий, и в одиночной камере Петропавловской крепости свое одиночество он вновь будет изгонять учебой и чтением…

Однако Микаэл после первых же посещений школы Екеняна понял, что ему нечему учиться у учителя-католика. И тогда же пришло решение. Не молчать и смиряться, не говорить и протестовать — действовать!