Мика и Альфред

Как и полагается диверсантам, прыгали с малых высот. В «Дугласе» через весь фюзеляж трубка идет типа водопроводной. Цепляешь за нее карабин с фалом, получаешь ногой в задницу и поневоле выпрыгиваешь из самолета. Фал в семнадцать метров твой парашют сам открывает – выдергивает металлические шпильки из люверсов, а у вытяжного тросика фал обрывается. Там для обрыва такой специальный шнурок между фалом и тросиком.

«ПЛ-3» как раз под задницей висит, обзор и руки в воздухе свободны -можно сразу из автомата шмалять. Еще до приземления…

Короче, вся «восьмерка» вместе с инструкторами прыгнула, все парашюты раскрылись, все в ажуре, а один пацан приземлился уже мертвым!

Доктор потом всем объяснил: он как из самолета выпрыгнул, так сразу же лапти и откинул. Сердце не выдержало и разорвалось. Вот вам первый «жмурик».

А второй пацан через пару дней прыгнул как все, фал сработал, а парашют и не раскрылся… Так пацан и вошел в землю с нераскрытым парашютом. Второй покойничек…

Тут же на аэродроме специалисты и укладчики стали рассматривать парашют – в чем, дескать, дело?! А там – вытяжные шпильки в люверсах плоскогубцами загнуты! Удружил кто-то из корефанов.

Стали по полной программе «раскручивать» всех живых. Нашли умельца.

– Я его еще в камере в «буру» проиграл, – говорит. – А для вора карточный долг – долг чести! Все руки не доходили… Ну и хотелось как-то посмешнее это устроить. Ничего получилось, да?

Связались по радио с Вишневецким. Доложили. Шифром, конечно.

Тот распорядился внимательно осмотреть покойного, и если на нем нет никаких подтверждений его принадлежности к «школе» – то не везти его наверх в горы, а закопать в районе дальнего поста охраны аэродрома.

– А того, который его «проиграл», куда везти?

– Никуда, – ответил Вишневецкий. – Там же закопать.

– Но ведь он еще живой?!

– Ваши проблемы – моя ответственность. Выполняйте! – ответил Вишневецкий и дал отбой связи.

Вот и третий покойничек. А если приплюсовать тех, кто уже в горах накрылся, так к концу пятого месяца все прогнозы аналитического отдела обязательно сбудутся!

Там даром хлеб не едят…

***

Мика и в самом деле был «отличником».

Если такое слово вообще применимо к тому, чему его обучали в этой школе.

Многие пацаны еще на воле, а потом и в камерах предварительного заключения слышали о легендарной воровской паре «гастролеров» – Лаврике и Мишке-художнике, которые ни в каких хеврах и кодлах не состояли, жили тихо, сами по себе. Ходили «чисто», блатняков из себя не строили, работали только по сильно «упакованным» хатам большого начальства. Вот такие Робин Гуды!…

И сентиментально-жестокий мир юного ворья пополнил свой слезливый фольклор легендой о покойном Лаврике и ныне здравствующем Мишке-художнике.

На крупицы подлинных событий накладывалась такая беззастенчивая жалостливая фантазия, что бедный интеллигентный Мика только отплевывался, когда краем уха слышал про себя и Лаврика эту, как говорится, «плетеную парашу»!…

Рассказывали о них, что брали они лишь «наличман» и «рыжье», ни одной шмотки никогда не тронули. Поэтому все «скупари помытого» – скупщики краденого – от них только «отскечь» имели. Никто на них в ментовку стукнуть не мог…

На этом правдивая часть сказочного жизнеописания Лаврика и Мики заканчивалась. Дальше уже шел безграничный полет вранья!…

… Будто бы взяли их случайно, в Талгаре, когда они намылились уйти в Китай… Перестрелка была – зашибись!… Лаврику сразу три пули прямо в сердце попали. И он, умирая, прошептал своему корешку Мишке-художнику: «Отомсти за меня, Мишаня… За всех пацанов, за весь блатной мир отомсти. А я сверху, вон из-за того облачка, посмотрю, как ты это сделаешь…» И умер. А тогда Художник давай из «маузера» шмалять по ментам! И завалил главного мента и еще кучу ментов положил. И тут у него патроны кончились, и его повязали…

А дело его вел сам начальник всего казахского угро. Русский. Без руки, Поместил он Художника в одиночку. А у того была граната (!!!) притырена. И он этой гранатой взорвал дверь своей камеры и только хотел «сделать ноги», как прибежал сам начальник всего казахского утро без руки и говорит Художнику: «Миша! Е-мое, что же ты делаешь?! Если ты сейчас убежишь – меня же с работы снимут к свиньям собачьим!… Тут один казах уже второй год на мое место „кнокает"… А у меня жена больная, трое детей и всего одна рука… Кто меня, однорукого, с моими детями прокормит?… Не убегай, Миша!» Пожалел Художник однорукого начальника всего казахского угро и остался в камере. А тот ему за это заменил расстрельную статью вот на эту школу…

«Особо осведомленные» рассказывали, что «Художник» еще в Каскелене, в детдоме для трудновоспитуемых подростков, опасной бритвой перерезал глотки двум взрослым «паханам-уркаганам», которые хотели одного малолетку несмышленыша «в очко отшворить»!…