Миграции

— Фрэнни, — окликает меня муж.

Я к нему не поворачиваюсь. Таращусь на медленно вращающееся колесо.

— Всего лишь тело, — говорит он.

Откуда ему знать? В этом-то и проблема.

— А если они живы?

Ну конечно. Я начинаю двигаться: прежде чем достигнуть мозга, слова добрались до тела и толкнули меня к машине. Я ложусь животом на ледяную дорогу, чтобы разглядеть водителя. Она в машине одна. Женщина, примерно моего возраста. Короткие черные волосы, практически сбритые.

— Она… не реагирует! — кричу я. — Непонятно… ах, мать твою…

— Попытайся ее растолкать!

Я слегка встряхиваю ее:

— Эй, очнитесь. Нужно очнуться.

Она не откликается. Черт, черт, черт… Пальцы, которые я к ней протягиваю, дрожат, мне страшно, всем нутром не хочется дотрагиваться до тела, да мать же твою, а ну, взяла и сделала — и вот я нащупываю пульс. Проходит секунда, почти бесконечная секунда, я почти убеждена, что она погибла, что я прикасаюсь к трупу, к разлагающемуся трупу, и тут я наконец ощущаю совсем слабое неверное биение, точно взмахи крыльев мошек, которых я видела в свете фар. Я воображаю себе то же неверное биение в ее теле, эту упрямую напористую непокорную силу жизни — она слабее слабого и все же не прерывается. Это помогает мне собраться, я заползаю внутрь, хватаюсь за ремень безопасности. Мне его не отстегнуть, я дергаю его, и тут…

Она очнулась.

Негромкое хныканье. Потом могучий вой, как при катаклизме.

— Тихо, — произношу я инстинктивно, я, некое странное потустороннее существо, и она затихает. — Вы живы.

Она испускает слабый медленный стон, а потом — слезы, паника.

— Вы живы, — повторяю я. — Вы в машине, она перевернулась, я вас сейчас вытащу.

Неотвязный туман страха испарился. Я стремительно выстраиваю в цепочку факты, объединяющие нас троих, и факты эти таковы: она жива и я ее отсюда вытащу.

— Помогите, — шепчет она. — Мне обязательно нужно выбраться. Обязательно.

— Я вас сейчас вытащу, — говорю я, и я никогда еще и ни в чем не была так уверена.

Я выползаю наружу, захожу с другой стороны, влезаю ногами вперед, чтобы ударить пяткой по застежке ремня. Туфли на мне ни на что не годные, впервые в жизни, блин, надела каблуки. Я выползаю обратно, сбрасываю их, сбрасываю со всей мыслимой яростью, а потом вновь приходят спокойствие, уверенность, я лезу назад, бью босой ногой по пластику, это больно, очень больно, я чувствую, как по ступне и лодыжке струится теплая кровь, но я бью снова и снова, пока пластмасса не подается, не выпускает ее на свободу. Она падает на голову, я извиваюсь, пока не удается подсунуть ладонь ей под затылок. Чем нам это поможет, я не знаю.

Она плачет, рыдает, истекает кровью. Катастрофа. Приходит простая, ясная мысль: это безумие.

Мы лежим лицом к лицу. Будто любовники.

— У меня форма в багажнике, — говорит она.

— Что, моя хорошая?

— Футбольная форма сына и его команды. Я все комплекты сегодня забрала. Собиралась забрать неделю назад, да все забывала, приходилось им в костюмах тренироваться. Он страшно психовал. Он иногда таким хамом бывает.

Тут мы дружно смеемся.

Я глажу ее по лицу:

— Давайте попробуем выбраться из машины.

— Да. И мы ведь форму тоже заберем, правда?

— Конечно. Вас как зовут?

— Грета.

— Грета. А я Фрэнни.

Ее трясет, в голосе хрипота.

— Грета, вы можете двигаться? Я вашу дверцу открыла, уверена, что вы сможете выбраться.

— У меня волосы короткие из-за рака, — говорит она.

— Что?

— Я их сбрила. Чтобы денег собрать. У меня-то нет рака. Ой, простите, я не хотела, чтобы вы подумали, что у меня рак.

— Ш-ш, все хорошо, я поняла. — К ней снова подступает паника, поэтому я говорю: — Выгладите просто отпадно.

И она улыбается, вроде как приободренная.

— И верно, — говорит она. — Выгладит действительно отпадно. — А потом: — Мне обязательно нужно выбраться.

Тут мне приходит в голову, что она еще не сделала ни одного движения — возможно, просто не в состоянии, возможно, ей и нельзя.

— Может, лучше подождем скорую?

— Нет, мне нужно выбраться. Обязательно нужно. — Грета начинает копошиться, и я боюсь, что этим она себе только навредит.

— Так, погодите, — говорю я. — Я зайду с вашей стороны и помогу вам. Подождите.

Я вылезаю спиной вперед и еще раз обегаю машину.

— Найл, она очнулась!

— Отлично! — откликается он.

— Я ее сейчас вытащу.

— Ее можно перемещать?

— Она сама перемещается, нужно ей только помочь.

— Ладно, ты молодец.

Бедная Грета скорчилась на сиденье, лежит в полусознании, опираясь на шею и голову, остается надеяться, что у нее не поврежден позвоночник, остается надеяться, что мы ей не сделаем хуже, но если перетащить ее в нашу машину, если та еще на ходу, я попробую отвезти ее в больницу.

— Может, сперва достанем форму? — спрашивает она.

— Нет, лапушка, сперва вытащим вас, а потом уж я достану форму, обещаю. Давайте, руки у вас немного двигаются, так что я… Да, вот так… — Я не представляю, как ее вытащить, ухватиться не за что, тело скользкое от крови…

Я еще раз вдыхаю и заставляю себя еще раз забраться в машину, прижимаюсь к ней сверху, обхватываю за пояс.

— Погодите, — произносит она в ужасе, — погодите, погодите…