Миграции

Под лохмотья кожи у меня на ладонях попала смазка, и с этим ничего не поделаешь, потому что сегодня мои руки понадобились в моторном отсеке. Лея колдует над трюмной помпой — я без понятия, что это за штука.

— Для откачки излишков воды из трюма, — бурчит она, склонившись, по своему обычаю, над какой-то промасленной штуковиной.

— А что ты с ней делаешь? — интересуюсь я, стараясь перекричать низкий гул двигателя.

— Прочищаю. В ротор вечно всякая дрянь набивается. Ключ подай.

Я подаю, смотрю, как она вскрывает помпу, запускает руку в нутро. Вытаскивает горсть промасленного мусора, жутко вонючего, и шлепает его мне прямо на колени.

— Во класс.

— Положи в ведро и выброси за борт.

Ведро стоит прямо у нее под рукой — могла выбросить прямо туда, а не на меня, но чего от нее еще ждать. Я отправляюсь выполнять распоряжение и успеваю заметить ее ухмылку. До конца процесса мне приходится вытащить на палубу еще несколько ведер тухлятины с рыбным запахом, и с каждым вдохом желудок мой бунтует. Лея прочищает механизм, я слежу за движениями ее мускулистой руки и завидую ее силе.

— Ты всегда была моряком? — спрашиваю я ее. Она пожимает плечами:

— Уже лет десять лодки чиню. А механиком еще дольше работала.

— А как так получилось?

Она снова пожимает плечами.

— Ты из какой части Франции?

— Из Лез-Улис в Париже. Мы туда переехали, чтобы брат мог заниматься футболом, — добавляет она.

— Он футболист? Вот здорово.

Она качает головой, без пояснений.

— А до этого вы где жили?

— В Гваделупе.

— И как оно там?

Еще одно пожатие плеч.

— Экая ты разговорчивая.

Я вздыхаю, но оно мне даже кстати. Последние несколько дней на ушах у меня висит Малахай, а он способен кого угодно заговорить до полусмерти.

Вырос он в Брикстоне, вместе с тремя сестрами: мать-одиночка перебралась с Ямайки в Лондон. Он был одержим девушками, а рыболовецкими лодками заинтересовался, чтобы ухлестывать за одной из них: она была его на десять лет старше, и ему ничего не светило, но он хвастается, что вообще любит добиваться невозможного. Это, понятное дело, было задолго до того, как он влюбился в Дэша и их вытурили с последнего судна за то, что они хотели быть вместе. Родители Дешима уехали из деревушки в Южной Корее и отправились в самое оживленное и либеральное место, какое могли себе вообразить: в Сан-Франциско. Дэш утверждает, что они понятия не имели, во что ввязываются, но в местную атмосферу вписались и скоро уже подталкивали его к тому, чтобы он организовывал экспериментальные перформансы или занимался феминистской философией, если эти вещи ему по душе. Оказались не по душе. Взбунтовавшись, он получил диплом морского инженера, запрыгнул на первый подвернувшийся траулер, ловивший креветок, где мучился невыносимой морской болезнью, родители же, к величайшему его огорчению, пришли от его поступка в полный восторг.

Малахай у нас не единственный любитель поговорить, стоит Самуэлю сделать хоть глоток спиртного, его уже не заткнешь, причем он всю дорогу рыдает. Он из Ньюфаундленда, и ничего подобного, нет у него детей в каждом порту, зато дома — совершенно несусветное количество. По его собственным словам, любви на раздачу у него хоть отбавляй. У Бэзила история не такая романтическая: детство он провел на судах и твердо решил не становиться моряком, как папа. Судя по всему, папа был человеком суровым. Бэзил действительно участвовал в Сиднее в кулинарном шоу, но однажды устроил скандал, его уволили, по сути, ему пришлось бежать из страны, вот он и вернулся на тот жизненный путь, который был ему предначертан. Моряков неизменно затягивает обратно в море, хотят они этого или нет. Что до Аника, остальные донесли мне то немногое, что знают про него сами: у Энниса на «Сагани» он служит дольше всех остальных, в том, как они с Эннисом познакомились, явно есть какая-то загадка, но какая именно, мне сообщать отказываются. Говорят только, что мать Аника преподавала физику в Анкоридже, а его пожилой отец — вот диво дивное — по-прежнему катает туристов на собачьих упряжках и хаски любит куда сильнее, чем людей.

Притом что компания тут на диво разношерстная, я чувствую, что у этих моряков есть нечто общее. В жизни на земле всем им чего-то не хватало, вот они и отправились искать ответы на свои вопросы. И я твердо уверена, что ответы эти они нашли, хотя и непонятно какие. Они мигрировали с суши на воду, им нравится здесь, в океане, потому что океан предлагает иной образ жизни, им нравится здесь, на судне, а кроме того, хотя они постоянно грызутся и ругаются, они и друг другу нравятся тоже.

Каждый по-своему, они скорбят о том, что жизнь эта завершается, знают, что завершение ее неизбежно, и не понимают, как это переживут.