Как пишет Барсуков применительно к артиллерии, в маневренный период войны отдельные командиры батарей не соглашались укрываться даже в обычных окопах и располагались совершенно открыто на голых вершинах, неся неоправданные потери. Но и в позиционный период отдельные артиллерийские начальники при рекогносцировке целыми группами выходили из окопов и наблюдали противника до тех пор, пока огонь не заставлял их укрыться. Например, так был убит ружейной пулей выдающийся артиллерист того времени Л. Н. Гобято. Потеря опытных офицеров приводила к перерасходу снарядов и потерям матчасти из‑за неграмотного применения артиллерии.
Верцинский приводит пример, как штаб гвардейского полка в первом же бою при подготовке атаки случайно оказался позади пулеметного взвода, усиленно обстреливаемого противником. В результате командир полка, генерал–майор Пфейфер был смертельно ранен и вскоре скончался, тяжело ранен старший штаб–офицер, полковник Крузе, и тяжело контужен полковой адъютант, штабс–капитан Мацкевич.
Кроме того, убыль лучших офицеров при трудностях снабжения приводила к бесконтрольности солдат и росту мародерства уже в Восточной Пруссии и Галиции октября—ноября 1914 г.
К весне 1915 г. в строю осталось от 1/3 до 2/5 кадрового состава. Батальонные командиры и большая часть ротных — кадровые; младшие офицеры — военного времени.
Попов позднее вспоминал о ситуации весны 1915 г.: «У меня в роте было 203 гренадера при двух офицерах. Полк был доведен до полного количества штыков… некоторые роты имели младших офицеров, что считалось большой роскошью». Но при этом даже в элитной части «гренадерский состав полка был молодой по возрасту, средний уровень колебался от 22—30 лет, прекрасным по боевым качествам и совершенно необучен в смысле боевой подготовки. Да было и немудрено. В запасных полках их обучали прапорщики, только что выпущенные из школ, в большинстве сами имевшие туманное представление о всех воинских Уставах и тактике современной войны, а главное не знавшие солдата и не умевшие к нему подойти. Но самое большое зло заключалось в отсутствии винтовок. Я в середине 16–го года побывал в запасном полку и видел кунсткамеру огнестрельного оружия, которым обучались будущие пополнения. Не удивительно, что приходили маршевые роты, не умевшие заряжать винтовок. Таким образом, меткость огня, как результат обученности войск стрельбе, сама собой отпадала. И в этот период войны, и во все последующие — стрельба ружейная давала лишь случайные поражения. Поражение достигалось простым засыпанием определенной площади свинцом». Примечательно, что этот же автор ранее отмечал великолепную стрельбу кадровых частей в начале войны.
По замечанию Козьмина (конец апреля): «Пехота была уже не та: старые гренадеры, которых осталось не более 300—400 человек на полк, шли все впереди, а пополнение из запасных старых сроков службы, в плохо пригнанном обмундировании, в сапогах не по мерке, не поспевали за головой колонны». То же отмечал и Корольков (июль): «Слава этих дивизий [12–й и 13–й Сибирских] была заработана теми, кто остался на полях сражений, а здесь из испытанных бойцов было не более 7—8 %. Все остальное — сырой матерьял, не закончивший обучения и так грубо брошенный вперед». Незнамов писал, что «мы уже в 1915 г. имели вместо настоящей армии что‑то вроде милиции в худшем понимании ее».