Мифы Ктулху

В дверном проеме, ведущем в большой внешний зал, стоял мужчина — высокий, в странных восточных одеждах. На нем был тюрбан и шелковое пальто, подвязанное ярким поясом. На ногах были турецкие тапочки. Его кожа была ненамного темнее, чем у Мак-Грата; тяжелые очки не могли скрыть восточный разрез глаз.

— Кто ты, черт возьми, такой? — спросил Мак-Грат, пристально глядя на него.

— Али ибн Сулейман, эфенди, — ответил мужчина на безупречном арабском языке. — Я явился в это гиблое место по просьбе моего брата Ахмада ибн Сулеймана, да благословит его Аллах. Его письмо пришло ко мне в Новый Орлеан. Я сразу же направился сюда. Когда я полз через лес, то увидел чернокожих, которые тащили тело моего брата к реке. Однако я продолжал искать его хозяина. Мой брат искренне любил его, — добавил он. — Я отомщу за своего брата и его господина. Эфенди, позволь мне идти с тобой.

— Будь по-твоему! — Мак-Грат сгорал от нетерпения. Он знал о фанатичной клановой преданности арабов; знал, что единственной достойной чертой Ахмада была неколебимая преданность преступнику, у которого он состоял на службе. — Следуй за мной. — Удостоив последним взглядом хозяина дома и распростертое перед ним черное тело, Мак-Грат вышел из камеры пыток. Вот так в темные века мог умереть один из воинственных царей-предков Болвилля — и так же у его ног лежал убитый раб, чей дух обречен служить своему господину и в потустороннем мире.

Мак-Грат вернулся к зарослям, опоясывающим дом. Сосны маялись в полуденном зное. Араб следовал за ним по пятам. Издалека легкий неустойчивый бриз доносил мягкие волны каких-то звуков, очень похожих на далекий бой барабана.

— Идем! — Мак-Грат прошел мимо хозяйственных построек, а затем исчез в лесу, который вырисовывался позади них. Здесь тоже когда-то были поля, составлявшие богатство аристократических Болвиллей, но многие годы ими пренебрегали. Не ведущие никуда тропы пересекали буйный подлесок.

Наконец Бристоль и араб вошли в лес. Деревья росли всё гуще, и вот путники оказались в тех местах, где никогда не стучал топор дровосека. Мак-Грат искал дорогу наугад. Он хорошо помнил свое детство. Эти воспоминания, хоть и заслоненные другими событиями, накрепко отпечатались в его памяти. Вот он нашел дорожку, которую искал, — темную тропинку, петляющую между деревьями.

Мужчины были вынуждены идти гуськом. Одежда рвалась о ветки; ноги то и дело увязали в ковре сосновых игл. Тропа шла чуть под уклон. Кое-где сосны уступали место кипарисам; из-под деревьев блестели пенистые лужи стоячей воды. Вокруг орали жабы, а гнус жужжал с такой настойчивостью, что почти сводил с ума. Снова по сосновому лесу прокатился далекий барабанный бой.

Мак-Грат утер с лица пот. Звук навеял воспоминания, которые слишком уж хорошо подходили к этой мрачной обстановке. Его мысли вернулись к ужасному символу, выжженному на голой груди Ричарда Болвилля. Болвилль полагал, что он, Мак-Грат, знает его значение, но это не так. Он знал, что знак имеет отношение к черному ужасу и чистому безумию — но и только, а видел его лишь однажды, в далеком краю под названием Большой Зимбабве, куда отваживались дойти немногие белые и откуда только один из них вернулся живым. Этим человеком, собственно, и был Бристоль Мак-Грат, и даже он отважился дойти лишь до границ этой ужасной земли, состоявшей исключительно из первобытных лесов и черных болот. Он не зашел достаточно далеко в Запретное Царство, а потому не мог подтвердить или опровергнуть рассказы о древних культах, которые якобы выдержали испытание временем и чьи последователи поклонялись чудовищу, сам облик которого бросал вызов устоявшимся законам природы. Он увидел очень мало, но и этого хватило, чтобы напитать его душу таким жутким ужасом, что до сих пор время от времени Бристоля преследовали кровавые кошмары о тех краях.

Мужчины не обменялись ни словом с тех пор, как вышли из поместья. Мак-Грат упорно пробирался сквозь заросшую тропу. Толстый водяной щитомордник проскользнул у него под ногами и исчез. Видимо, где-то неподалеку — водоем; еще через несколько шагов это предположение подтвердилось. Бристоль и его спутник-араб встали на краю болота, затянутого от края до края ряской и воняющего гниющей растительностью; болото лежало в тени кипарисов. Путь обрывался здесь. Топь, казалось, тянулась бесконечно в мрачных, влажных сумерках.

— Что теперь, эфенди? — спросил Али. — Как считаешь, мы сможем здесь проплыть?

— Безрассудство. — Мак-Грат качнул головой. — Даже негры, что знают эти сосновые леса как свои пять пальцев, никогда не осмеливались пересекать эту проклятую трясину. Но есть способ добраться до холма, что торчит прямо из этого болота. Можно пробраться к нему, держась за ветви кипарисов! Много лет назад, когда Болвилль и я были детьми, мы обнаружили старую, очень старую индейскую тропу, ведущую к этому холму. В этом холме есть пещера, и в этой пещере томится женщина. Вот куда я собираюсь. Ты хочешь пойти со мной или подождать меня здесь? Путь через топь опасен.

— Я иду с тобой, эфенди, — без колебаний ответил араб.