Миф об утраченных воспоминаниях. Как вспомнить то, чего не было

«Тебя насиловали? – спросил у ее сына психотерапевт. – Ты помнишь какое-нибудь поведение со стороны других людей, которое заставляло тебя чувствовать себя странно и неловко? Кто-нибудь трогал тебя в интимных местах? Попробуешь нарисовать человека, который, по-твоему, мог тебя изнасиловать?» В этот момент моя подруга ворвалась в кабинет, сказала психотерапевту, что, по ее мнению, его вопросы не могли дать продуктивных результатов («Я еще очень деликатно выразилась», – сказала она мне позднее), схватила сына за руку и ринулась прочь из кабинета.

– Жизнь – это серия ежедневных драм, – сказала я Барбаре. – Каждый день я захожу в свой кабинет и думаю: «Итак, что же случится сегодня?» Я смотрю направо, потом налево и пытаюсь представить, кого же обвинят на этот раз. Кто станет следующим пациентом, восстановившим ложные воспоминания? Несколько недель назад мне позвонил брат и сказал, что он добился серьезных результатов на сеансах психотерапии. Его психотерапевт загипнотизировал его и вернул в то время, когда ему было восемь, и тогда он вспомнил, как наша мать за что-то его ругала. Он начал рыдать, совершенно ошеломленный нахлынувшими эмоциями. Он сказал мне, что не мог вспомнить подробностей случившегося, но чувствовал, что приблизился к чему-то важному.

И вот я сижу в своем кабинете, слушаю его и думаю: «Не позволяй этому психотерапевту внушить тебе, что причина всего – сексуальное насилие!» И вдруг я ловлю себя на мысли: «Что ж, по крайней мере, мама с папой уже умерли, и, если он обвинит их, они никогда об этом не узнают». А потом я начинаю думать: «Кого еще он может обвинить? Кто все еще жив?» Передо мной встала ужасная дилемма. Я не знала, что делать, ведь мой брат верил, что он и его психотерапевт добились больших успехов. Он начал понимать свои эмоции, начал ощущать то, что давно забыл и никогда раньше не чувствовал. И вот передо мной встал вопрос: «Могу ли я просто расслабиться и позволить этому психотерапевту вложить эти воспоминания в его разум?» – Я взмахнула рукой, показывая на зал, полный ужинающих людей. – Готова поспорить, что половина из этих людей либо уже восстановили вытесненные воспоминания, либо подозревают, что таковые у них есть, – сказала я. – Вот только мне иногда интересно: есть ли в мире что-нибудь кроме вытесненных воспоминаний?

Барбара устремила на меня печальный взгляд:

– Как вы можете так легко к этому относиться, Бет? Ведь вас саму в детстве насиловали. Неужели вы действительно чувствуете, что можете просто все забыть и простить? Неужели вы действительно верите, что не испытываете на себе долгосрочное влияние пережитого насилия?

Я рассказала ей правду. На меня действительно сильно давило воспоминание о Говарде, который присматривал за мной в детстве и надругался надо мной, когда мне было шесть лет. Забыть и простить мне так и не удалось. Я помню, как проснулась утром в свой день рождения – мне исполнилось тринадцать – и подумала: «Ой-ой. Мне уже тринадцать, а у меня все еще нет месячных. У всех моих подруг они уже начались». За этой мыслью последовала другая, полная ужаса: «О нет! Должно быть, я беременна!» (Несмотря на то, что Говард меня только трогал.)

– Я знаю, это звучит наивно, – призналась я. – Но именно так я и подумала.

– О, Бет. Мне так жаль, – произнесла Барбара с искренним сочувствием. – Половое созревание не должно начинаться со стыда и боли, с таких мучительных мыслей.

– Я часто спрашивала себя, сознавал ли Говард, что он со мной сделал, – сказала я, тронутая ее сочувствием. – Ему было четырнадцать или пятнадцать, это, безусловно, нарциссический возраст. Полагаю, в его представлении он всего лишь пошел на небольшой риск, поэкспериментировал с кем-то «безопасным» – с маленькой девочкой, которая не отвергла бы его и не стала бы ябедничать. Сомневаюсь, что он когда-нибудь размышлял о том, как его поведение в будущем сказалось на мне. Он не был жестоким, он просто не подумал.

– Вы когда-нибудь рассказывали о случившемся родителям?

– Нет, я держала этот секрет при себе.

– Именно так поступает большинство подвергшихся насилию детей, – ответила Барбара.

– Да, я знаю. Но мой разум не вытеснил воспоминание об этой истории, – произнесла я. – И даже хотя она сильно травмировала меня, я предпочитаю оставить ее в прошлом. Думаю, там ей и место.

Барбара сказала, что понимает. Позднее, прощаясь, мы обнялись.

* * *

Через неделю мне пришло письмо от Барбары. Она писала, что очень болезненно восприняла рассказанную мной историю. Рассказ о Говарде расстроил ее. На самом деле он разозлил ее – очень, очень сильно разозлил. Она стала думать, что может сделать, чтобы облегчить мою боль, мое одиночество и ощущение, что меня предали. В самолете по пути домой ей в голову внезапно пришла одна идея. Она вспомнила, что люди, практикующие вуду, делают кукол, символизирующих злого человека, и втыкают в них иголки. Именно это она решила сделать для меня.