Миф о «немецких деньгах большевиков» — памятник мракобесию

В качестве исключения, лишь подтверждающего правило, сначала я скажу об авторе, о котором в 2017 г. вряд ли многие слышали, но пример которого не менее знаменателен, чем фигура Иванцовой. Речь идет об известном советском и российском историке И.Я. Фроянове, декане исторического факультета ЛГУ/СПбГУ в 1982—2001 гг., члене КПРФ с 1993 г. В отличие от многих псевдоученых лениноедов, Фроянов еще в советское время имел научный авторитет в связи с исследованиями в таком непростом предмете, как история Древней Руси. Здесь не место обсуждать суть воззрений Фроянова на общественный строй древнерусского общества, но следует признать, что критически работать со сложнейшими текстами он умел. И начисто разучился это делать, когда взялся за Октябрьскую революцию и «немецкий след» в ней. Утверждая о наличии этого «следа», Фроянов либо ссылается на слова не чуждых антисемитизму монархистов Витте и Шульгина о роли еврейского банкира Шиффа, либо заимствует у антигермански настроенных кадетов Набокова и Милюкова рассуждения о «немецких деньгах» [412]. Фроянова не смущает предзаданность этих обвинений! В качестве документальных подтверждений он ссылается на бумаги германского МИДа о выплатах эсеру Цивину и отсюда делает умопомрачительный вывод: эсеро-меньшевистский ЦИК Петросовета именно поэтому пытался убедить Временное правительство не публиковать клевету Алексинского против большевиков — чтобы не портить имидж всех левых партий [413]. О Цивине, который писал немцам галиматью и вряд ли с кем-то, кроме них, был связан, уже сказано выше. Та простая мысль, что меньшевики, в отличие от консервативных либералов и откровенных черносотенцев, все же имели уважение к достоверной информации, Фроянову в голову не приходит. Не понимает он и того, что меньшевики не были союзниками большевиков и не кинулись грудью защищать их после публикации клеветы, а извлекали собственную выгоду из ситуации.

С тем же метром Фроянов подходит к вопросу о следствии над большевиками после июльских дней. По его мнению, деятели Временного правительства не искоренили тогда большевизм, «… потому что сами были запятнаны. Не исключено и то, что они получили какие-то указания и по масонской линии» [414]. Это утверждение вообще голословно, и читателю остается только верить в то, что масоны покрывали Ленина (уж не упомянутой ли фальшивкой белоэмигранта Степанова обчитался Фроянов?). Фроянов демонстрирует свой обывательский уровень, не понимая того простого факта, что у правительства не было сил для объявления открытой войны всем большевистским организациям. А потому оно и пошло по пути клеветы, собираемой в следственном деле как раз очень усердно. Николай Суханов резонно заметил, что Временное правительство в начале сентября одновременно выпустило из тюрем Троцкого и черносотенца Пуришкевича, недавно арестованного в дни корниловского мятежа (а многих явных корниловцев и вовсе не задерживали). «Но Пуришкевич вышел из тюрьмы чистый как голубь, а Троцкого присоединили к “делу Дрейфуса” [т.е. к клеветническому делу против большевиков. — Р.В.] и взяли с него залог в три тысячи рублей…» [415]. Суханов указал еще несколько реальных уступок Керенского — и отнюдь не в пользу большевиков. Казаки самопровозглашенной Кубанской республики не только не получили от премьера той гневной отповеди, которую он обращал к Украине и Финляндии, но и безнаказанно ввели свои оккупационные отряды на Донбасс. Затем они на личной встрече с Керенским с угрозами потребовали от него перестать якшаться с Советами, после чего отправились … к английскому послу Бьюкенену, причем газеты даже не поинтересовались выяснить, о чем у них шла речь! Суханов разводит руками: «Любопытно, что было бы, если бы российский посол в Лондоне принял депутацию шинфейнеров [борцов за независимость Ирландии. — Р.В.] или повел бы мирную беседу с представителями индийских повстанцев» [416]. А за неделю до Октябрьского восстания в Калуге казаки и драгуны разогнали местный Совет солдатских депутатов, убив его членов-большевиков [417]. Эти примеры показывают, что правительство давало куда больше свободы погромщикам и казакам, чем революционерам.

Фроянов ничегошеньки не смыслит в обстоятельствах событий, о которых взялся рассуждать. Неудивительно, что он заканчивает этот отрывок такой сентенцией: «… деньги брали многие участники революционного движения в России, а отнюдь не только большевики. И не следует демонизировать поведение тех, кто брал. То была земная прагматическая партийная политика…» [418]. Так Фроянов встал над схваткой и с историософской высоты всех уличил (без достаточных на то оснований) в грехе и тут же миловал. Нет надобности останавливаться на его утверждении, что Парвус снабжал большевиков деньгами Германии, об этом все сказано выше.