Миф о «немецких деньгах большевиков» — памятник мракобесию

Нашелся и еще один славный сын России, который «вскрыл» связь большевиков с немцами. Таковым оказался купец Бурштейн. Летом 1915 г. он с компаньонами решил найти за границей спонсоров для своего петроградского пароходного общества «Помор». Случайно они познакомились с присяжным поверенным Козловским, и тот свел их с Ганецким и Парвусом в Копенгагене [127]. Было решено, что Козловский в качестве поверенного Парвуса проверит в Петрограде положение фирмы, о чем был составлен документ [128]. К декабрю 1915 г. Козловский навел справки и сообщил, что это предприятие приемлемо. Но в то же время он узнал, что Алексинский обвинил Парвуса в работе на германское правительство. Плохая репутация Алексинского, его слабые доказательства и ручательство социал-демократов давали перевес в пользу Парвуса, но Козловский решил избежать пересудов и не участвовать в одном деле с ним. Согласно показаниям Козловского, после этого начались споры с петроградскими компаньонами, которые заняли у Ганецкого денег и не собирались их возвращать до первой прибыли от «Помора», так что получить с них долг удалось лишь угрозой ареста их как чужестранцев; кроме того, они не верили, что во время войны перевозка трудовых мигрантов будет невыгодна, боялись, что у них просто хотят перехватить дело, и требовали возмещения убытков, иначе обещали устроить скандал в печати [129]. По показаниям же Бурштейна, они сами отказались иметь дело с подозрительным Парвусом, спокойно вернули деньги и уехали из Копенгагена. Сразу после этого Бурштейн отправил донос на Парвуса в МВД, в котором с гордостью напоминал о своих доблестях: «Мои разоблачения Мясоедова и К° начались в 1911 г. и продолжались до их казнений, что я сделал безвозмездно, не жалея ни труда, ни времени» [130]. Итак, вслед за Орловым еще один мясоедовоед вступил в дело. Совсем уже удивительным (и не принятым ранее историками в расчет) оказывается то, что Бурштейн, как и Ермоленко, был бывшим жандармом! Во время следствия по делу Мясоедова в 1915 г. «капитан Дмитриев из Курляндского жандармского управления даже назвал имя одного из тех, кто особенно усердствовал в оговоре Фрейдбергов, — некоего Бруштейна, бывшего их сотрудника, уволенного за бесчестное поведение» [131]. Фрейдберги — это компаньоны Мясоедова, а «Бруштейн», несомненно, — Бурштейн! Можно себе представить масштаб этой личности, если его турнули за бесчестность из жандармерии — не самого высоконравственного заведения! Ушедший в коммерцию Бурштейн отлично понимал нравы спецслужб и знал, какими обвинениями можно привлечь их внимание и изгадить жизнь жертве.

Интересно, как и в случае с Ермоленко, сопоставить разные варианты наводки Бурштейна на Козловского, Ганецкого и Парвуса. В первом небольшом доносе в декабре 1915 г. он «уличает» своих новых знакомых в содействии целям Германии в войне, в выпуске пропагандистской литературы, в проживании в подозрительных местах и общении с подозрительными людьми. Выглядит неубедительно. Через несколько дней Бурштейн дополняет: оказывается, что эти три заговорщика и сами ездят в Берлин, и своих сообщников из Польши через Германию легко переправляют, засылая их затем в Россию [132]. Это уже более предметное «обвинение», хотя столь же мало доказуемое. В показаниях в июле 1917 г. Бурштейн придумывает «доказательства» своих утверждений: дескать, об отъезде Козловского и Парвуса в Берлин, который они пытались скрыть, ему сообщила подруга содержанки (!) Парвуса, «наивная датчанка»; а то, что Ганецкий ездил через Германию при помощи Парвуса — это «факт был общеизвестный»; наконец, уже безо всяких попыток придать вид достоверности своим «сведениям», Бурштейн заявляет, что эти люди, а также родственники Ганецкого, много раз ездили в Германию, откуда и к ним приезжали разные лица [133]. Нетрудно заметить, что и в этом случае от доноса к доносу появляются все более страшные подробности. Вот как «шили дела» в благословенной России!

Как же отнеслись к сообщениям Бурштейна ответственные органы? В декабре 1915 г. сотрудники российского генштаба обменивались сообщениями, в которых так определяли Бурштейна: «… личность весьма подозрительная, т.к. с 1913 г. о нем поступали сведения как о крупном мошеннике и аферисте, причем имелись указания на возможную причастность его к шпионству и занятие эмиграцией». Занятие эмиграцией — это организация отъездов крестьян и рабочих на заработки за границу на пароходах. Генштабисты считали, что Бурштейн делал доносы на других организаторов эмиграции (Фрейдбергов, Мясоедова и других) с целью избавиться от конкурентов. Им было известно, как Бурштейн угрожал Козловскому, что «ему будет сделана мерзость», поэтому они сомневались, передавать ли начальству кляузу подозрительного купца [134]. Наконец, Бурштейн за коммерческие махинации был лишен права жительства во многих местах империи и охарактеризован еще одним сотрудником генштаба как не заслуживающий никакого доверия «темный делец» [135].