Миф о «немецких деньгах большевиков» — памятник мракобесию

Все эти преувеличения и неточности, допущенные зарубежными спецслужбистами и заставляющие задуматься о качестве их работы и моральном облике сотрудников, оказались очень на руку инициаторам этого дела, желавшим дискредитировать партию Ленина, особенно после вооруженной демонстрации 3—5 июля в Петрограде.

Позже, в эмиграции, деятелям контрреволюции оставалось только препираться, доказывая свое первенство в решении арестовать и дискредитировать большевиков. Контрразведчик Б.В. Никитин утверждал, что он еще 1 июля выписал ордера на арест большевистских лидеров во главе с Лениным и «приказал отменить производство всех 913 дел по шпионажу, больших и малых, находящихся в разработке контрразведки и не имеющих прямого отношения к большевикам, дабы усилить работу против большевиков», тем самым развязав руки 21 юристу и 180 агентам — масштаб подготовки впечатляет [97]. Керенский заявлял, что именно он 4 июля с фронта потребовал у премьера Львова «ускорить опубликование сведений, имеющихся в руках министра иностранных дел» [98]. Бывший министр юстиции Переверзев считал, что это он, с одобрения главы МИДа Терещенко, первым подписал приказ об аресте большевиков [99].

Так или иначе, во время июльских дней у министра (!) юстиции (!!) социалиста (!!!) Переверзева нашелся единственный аргумент против большевиков. Он с гордостью писал позже, что «приказал вызвать представителей ротных комитетов Преображенского, Измайловского и Павловского полков и, объявив им, на основании этих документов, что Ленин и его приспешники, — германские шпионы, я указал им затем на совпадение большевицкого восстания с наступлением немцев на фронте. Я сказал солдатам, что они не имеют права оставаться нейтральными и должны стать на защиту правительства России» [100]. На деле же большевики восстание не поднимали и не собирались захватывать государственные учреждения [101]. Наступление немцев было лишь следствием провала авантюрного наступления русской армии, запущенного Керенским, которого в революционном Кронштадте называли «социалист-грабитель и кровопийца».

Переверзев получил накануне от Б.В. Никитина сведения французской разведки и самостоятельно собранную русской контрразведкой информацию. Для создания пресловутого «психологического момента» нужно было опубликовать данные о «предательстве» большевиков. И для этого грязного дела нашлись исполнители — снова из «социалистов».

«Почетная» роль досталась Г.А. Алексинскому, давно порвавшему с большевиками: сначала его занесло до крайности влево, а с началом мировой войны — до упора вправо, после чего он взял за обычай всех обвинять в службе немецкому кайзеру. Еще в 1915 г. во Франции он обвинил в этом Парвуса, но аргументы его были слабые: созданный Парвусом Институт по исследованию причин и последствий мировой войны был якобы прикрытием шпионской деятельности социал-демократов в пользу Германии. В нейтральной стране, где бы можно было обратиться в суд, Алексинский публиковать их отказался; многие социал-демократы, сами не шедшие на сотрудничество с Парвусом, тем не менее выступили в его защиту; а Парвус печатно опроверг домыслы Алексинского [102]. Обвинения против Парвуса имели основания, но требовали совершенно других доказательств. Факт его сотрудничества с немецкими ведомствами никак не может порочить российскую революцию и революционеров, поскольку на них Парвус так и не смог оказать влияние. Алексинский же вешал собак на Парвуса для того, чтобы оклеветать революционеров. Он был за победу в войне царского правительства, Парвус — за победу кайзеровского. Отыскивая и выдумывая германских агентов, Алексинский отводил глаза от ответственности власти Николая II за войну. Из-за скандальной репутации Алексинского даже его однопартийцы — умеренные меньшевики — отказались вводить его в состав Петросовета.

Алексинский подходил для целей правительства, т.к. не был связан со все менее популярным Временным правительством, имел статус революционера и бывшего члена Госдумы и был готов подписаться под чем угодно, лишь бы поддержать ведение войны. Вместе с бывшим народовольцем, а ныне эсером (что снова примечательно) Панкратовым, он, заявив 4 июля об имеющихся у него документах, 5 июля потряс общественное мнение публикацией в газете «социалистов-патриотов» «Живое слово» допроса прапорщика Ермоленко. Через несколько дней он стал публиковать телеграммы, якобы вскрывающие подготовку восстания, в специально для этого основанном еженедельнике «Без лишних слов», на который ему дал деньги еще один социалист (как и сам Алексинский — сторонник ушедшего далеко вправо Плеханова) — журналист и драматург Леонид Добронравов [103].