По некоторым сведениям вменили ему нечто другое: он был арестован по 95-й статье УК (за ложный донос или ложные показания, от трех месяцев до двух лет) и оказался во внутренней тюрьме УНКВД по Свердловской области. И вот тут происходит интересное…
В подвалах внутренней тюрьмы Свердловского управления НКВД Кузнецов провел несколько месяцев. По счастью, нашлись люди, сумевшие, быть может рискуя собственным положением, добиться его освобождения.
Так утверждает Т. Гладков, не упоминая, кто же эти таинственные люди, что ради уралмашевского стукача вдруг рискнули своим положением? И с какой, собственно, стати?
А вот Г. Каета говорит совсем другое:
Ни в одном из следственных дел имени «Колониста» не упоминается. Не знаю, откуда пошла версия о том, что ему тогда довелось посидеть под арестом. Но чего не случалось во времена мнительных ежовцев?!
Есть, конечно, повод для рассуждений о жизни и делах Кузнецова в 1937—38 годах, когда он почему-то вдруг оказался «не у дел». Что-то в это время произошло. Может быть, он осознал пагубность собственного участия в выявлении «врагов народа»? Такие случаи в рядах чекистов были, но все они оканчивались выстрелом в затылок и падением в общий могильный ров для осужденных «тройками». Ясно одно, что «Колонист» вдруг оказался «лишним».
Совершенно иные сведения сообщает С. Кузнецов:
3 октября 1934 года[10] Кузнецова арестовывают… и помещают во внутреннюю тюрьму Свердловского Управления НКВД. Его обвиняли в том, что он еще в Кудымкаре «сообщал провокационные сведения на ряд лиц…, обвиняя их в контрреволюционной повстанческой деятельности против Советской власти».
И тут опять нашего героя ждет чудесное избавление: Кузнецова освобождают и привлекают к агентурной работе с иностранными инженерами Уралмаша, присваивая агентурное имя «Ученый». Далее однофамилец, который пишет биографию «легендарного разведчика», начинает сочинять детективную историю, как в январе 1936 года Николай Кузнецов переходит сотрудником в газету «За тяжелое машиностроение» (помните Гладкова? «Больше никогда и нигде не работал»!). Неведомые оперативные сотрудники специально придумывают ему обвинение по ст. 58–10 и 50–10 «контрреволюционная агитация» — в особых случаях подразумевает высшую меру. 50–10 — вообще не существует в УК РСФСР 1926 года, а просто ст. 50 отменена 25 ноября 1935 года. Но это исследователя не останавливает. Он смутно сообщает, что через какое-то время следователь 4 управления подписывает постановление об освобождении. Зачем нужна была такая операция, не указано. Очевидно, не придумано.
Так или иначе, то ли по 95 статье, то ли по 58–10, но Кузнецов оказался в подвалах Свердловского УКГБ. В самое страшное время, когда оттуда было всего два выхода: или в лагерь, или к стенке. Но наш полиглот и сексот не просто входит на свободу, но и оказывается в Москве.
По утверждению Каеты, летом 1938 года Кузнецов отправился в Кудымкар к Журавлеву просить о помощи. И нарком НКВД автономной республики конечно же проникся сочувствием к опальному сексоту, отсидевшему в подвалах Свердловского УКГБ, после чего порекомендовал Райхману принять на службу дважды исключенного из комсомола, осужденного и только что выпущенного из подвала непонятного кого. Вы в это верите? Ну и славно.
Тут-то у Райхмана и произошел тот самый разговор, когда в Кузнецове опознали истинного берлинца. Непонятно, почему из то ли пяти, то ли шести известных ему диалектов будущий легендарный разведчик выбрал именно берлинский, а не, скажем, австрийский — которым он-то уж точно должен был владеть.