Миф машины

Путь, проделанный мифом из области бессознательного в плоскость реальной жизни, обычно бывает темным и окольным. До тех пор, пока он не подкрепляется переменами в повседневном существовании и, в свою очередь, не подкрепляет их, можно только догадываться о его существовании, потому что в лучшем случае он остается неким неуловимым импульсом, своего рода тщетным желанием, которое, будучи провозглашаемо публично, кажется чересчур дерзким, чтобы его можно было принять всерьез, и, разумеется, слишком глубоко затаенным, чтобы сразу выплеснуться на поверхность обычной жизни.

Вместе с тем, раздумья о разных новых видах энергетических машин, собираемых и приводимых в действие без всяких магических ухищрений и заклинаний, занимали умы многих людей, начиная с XIII века, — в частности, Альберта Великого, Роджера Бэкона и Кампанеллу (все они, надо отметить, были монахами). Мечты о безлошадных экипажах, летающих машинах, устройствах для мгновенного сообщения на расстоянии или для превращения одних веществ в другие принимали все новые обличья. Несомненно, пищу таким фантазиям давали те зачаточные машины, которые в ту пору уже существовали: ведь, должно быть, был когда-то момент, когда первая ветряная мельница или первый автомат, приводимый в движение заводным механизмом, казались столь же чудесными, какими представлялись первая динамо-машина или первая «говорящая машина» меньше века назад.

Попутно следует вспомнить об одном характерном проявлении, которое сопровождало все эти мечтания, потому что его вскоре стали подавлять или безоговорочно отметать. Дело в том, что при своем появлении подобные мечтания отнюдь не всегда сулили счастливый конец: напротив, они переплетались со зловещими предсказаниями.

Древние скандинавские саги содержат прорицания о страшной катастрофе, когда наступит Рагнарёк, то есть Сумерки богов, а мир охватит пламя, и чудовищные великаны и злобные духи одержат верх над добром, людьми и богами. С другой стороны, яростные протесты христианской церкви против анатомического рассечения человеческих трупов (даже если оно производилось ради усовершенствования медицинской и хирургической практики) свидетельствовали о страхе, что подобное надругательство над естеством единственно ради подробного и точного знания могло оказаться не менее враждебным человеческому спасению, чем откровенная погоня за властью; впрочем, культура, налагавшая запрет на такие научные исследования, тем не менее, запятнала себя изобретением чудовищных машин для пыток, которые применяла инквизиция.

Эти мифические побуждения и чаяния со временем породили удачный результат, перечеркнувший всяческие предощущения катастрофы. Уже к концу XV века самые проницательные мыслители Европы были убеждены, что вскоре начнется великий цикл перемен, которому предстоит долгое время развиваться подспудно. Анджело Полициано пророчески истолковал открытие Нового Света Колумбом, предвещая, что оно произведет благотворные изменения в жизни всего человечества; а его современник, калабрийский монах Томмазо (Фома) Кампанелла, с нетерпением предвидел технические достижения, которыми будет сопровождаться эта новая колонизация планеты воинствующими державами Европы. В своем утопическом сочинении «Город Солнца» Кампанелла рисовал «особые суда и галеры, ходящие по морю без помощи весел и ветра, посредством удивительно устроенного механизма»; а под конец повествования Мореход, посетивший это идеальное государство, обращается к своему собеседнику с такими словами: «О, если бы ты только знал, что говорят они на основании астрологии, а также и наших пророков о грядущем веке и о том, что в наш век совершается больше событий за сто лет, чем во всем мире совершилось их за четыре тысячи...».[104]

В ту же эпоху те же прозрения посещали и других людей. Человечество — по крайней мере, его пробуждавшееся меньшинство в Западной Европе, — уже с готовностью устремлялось навстречу новому миру; и если эти люди, вслед за сэром Томасом Мором, и не считали, что благословенный новый мир находится на другой части земного шара, то, вслед за великим утопистом, они верили, что этот новый мир можно создать и у себя в стране, с помощью благосклонного монарха, путем принятия единых указов и разумных законов, или же введением новых механических изобретений, вроде инкубаторов для цыплят в «Утопии». И, не в последнюю очередь, они могли намеренно создать более гуманные общественные установления, чем существовали когда-либо раньше.