Миф машины

Но в то же время капитализм, удовлетворяя свою ненасытную страсть к материальным богатствам, перенял и перевел на язык собственных понятий экономику изобилия, которая изначально была делом — и отличительной приметой — божественной царской власти. Действительный рост производительности приносил зачастую счастливое освобождение от мучительных оков природной бедности и хозяйственной отсталости; к тому же, он ускорял приближение нарастающего бунта против аскетических запретов ортодоксального христианства, которые легко было проповедовать в «смутное время», когда им не находилось соблазнительных альтернатив, но которые теперь казались беспричинными и неоправданно враждебными жизни.

Спустя несколько веков новый капиталистический дух бросил вызов срединной христианской этике: в безграничном эгоизме сэра Джайлза Оверрича[101] и его товарищей по рыночной площади не было места милосердию или любви в каком-либо из исконных смыслов этих слов. Капиталистическая система ценностей, по сути, превратила пять из семи смертных грехов христианства — гордыню, зависть, скупость, алчность и похоть — в положительные общественные добродетели, видя в них непременные побуждения ко всякого рода хозяйственной деятельности; а главные добродетели, начиная с любви и смирения, были отвергнуты как «вредящие делу» — не считая тех случаев, когда они делали рабочий класс более послушным и покорным хладнокровной эксплуатации.

6. Денежные стимулы динамического развития

Вернер Зомбарт как-то заметил, что, если бы его попросили установить дату наступления капитализма, он бы указал приблизительно 1202 г. н. э., то есть дату публикации «Liber Abbaci» Леонардо Пизано — первого популярного трактата по арифметике. Выбор какой-либо единственной точки отсчета, разумеется, останется спорным: ведь можно привести десятки столь же переломных моментов. Однако среди важнейших черт новоявленного капитализма — его особо пристальное внимание к отвлеченным количествам, которое развилось как раз благодаря подобным наставительным сочинениям.

Эта новая форма универсальной отчетности обособляла от живой ткани событий именно те факторы, что можно было оценивать на безличном, количественном уровне. Счет числам начался здесь, а под конец только числа и принимались в расчет. Собственно, это и было более важной заслугой капитализма, чем любой из вещественных товаров, которые покупали и продавали торговцы. Лишь тогда, когда привычка прибегать к математическим абстракциям укоренилась среди подавляющего большинства общества, физические науки смогли вновь утвердиться на тех позициях, какие они занимали прежде в крупных торговых городах ионической Греции. И снова — отнюдь не случайна связь. Фалес, этот первый философ, занимался спекуляцией более чем в каком-то единственном смысле: согласно Диогену Лаэртскому, однажды, предвидя большой урожай маслин, он заранее по дешевке скупил все давильни и потом разбогател, перепродавая их по дорогой цене.

Везде, где утверждался капиталистический дух, люди сталкивались с отвлеченным счетом бухгалтерского толка: расчет по времени, взвешивание и измерение, все более точного характера, стало отличительной приметой всего этого режима. Такая перемена не была чем-то самопроизвольным: она явилась результатом осознанного намерения и настойчивого внушения. Уже с XIII века, начальная школа, включавшая обязательные дисциплины чтения, письма и арифметики, насаждала в умах учеников также основы науки, позволявшей осуществлять куплю-продажу на расстоянии, составлять договоры, вести бухгалтерские книги и счета. Спрос на надежную информацию и тщательные предсказания, необходимые при заочной закупке товаров, способствовал укоренению количественных оценок во всех областях; это коснулось не только системы мер и весов, но и астрономических наблюдений в навигации, ставших еще точнее.

Безличный бюрократический характер бухгалтерии соревновался с монашеским или военным порядком за право заложить основания жесткой дисциплины и безличной правильности, которые теперь постепенно распространялись на все стороны официальной жизни западной цивилизации. Этот порядок незаметно перешел на автоматические машины и компьютеры, способные выносить человечные суждения и проявлять тактичность еще меньше, чем какой-нибудь вышколенный клерк. Новая бюрократия, занимающаяся управленческими делами и координацией, вновь сделалась необходимым придатком всех крупномасштабных и действующих на расстоянии предприятий: при единообразии норм — ведение счетов и записей задавало тон для всех прочих частей машины. Неспособность считаться с этой математической стороной механизации как прелюдией к промышленным изобретениям породила искаженное и однобокое представление о современной технике. На наш взгляд, именно отдельные орудия и машины сами по себе в первую очередь способствовали переменам, которые сначала произошли в человеческом мышлении и впоследствии были перенесены на различные установления и механизмы.