Миф машины

В течение третьего тысячелетия до н. э. в человеческой культуре произошли глубокие перемены. Возникла история — понимаемая как передаваемые записи событий во времени; а в нескольких больших речных долинах зародились новые установления, которые мы связываем с понятием «цивилизация» (данный термин я позднее заново определю и уточню). Археологи пытались представить эту перемену главным образом как результат технических изменений — изобретения письменности, гончарного круга, ткацкого станка, плуга, использования металла для изготовления орудий и оружия, массовой культивации злаков на открытых полях. Гордон Чайлд[30] даже ввел сомнительное понятие «городской революции» как завершающей стадии предшествовавшей ей «сельскохозяйственной революции».

Все эти технические усовершенствования были очень важны; однако за ними скрывалась более значимая движущая сила, которую обычно не замечают — открытие власти как нового вида общественного устройства, способного повысить человеческий потенциал и вызвать изменения во всех сферах существования: о таких изменениях мелкие, привязанные к земле общины, стоявшие на ранненеолитической ступени, не могли бы даже и мечтать.

Пытаясь гипотетически реконструировать доисторические времена, я стремился показать, что каждое техническое достижение было связано с необходимыми психосоциальными преобразованиями, как предшествовавшими ему, так и следовавшими за ним: эмоциональное единение и строгая дисциплина ритуала, начатки отвлеченного общения с помощью языка, нравственное наполнение всякой деятельности, подчинение дисциплине табу и строгих обычаев помогали обеспечить сплоченность человеческой группы.

На отмеченных «трех китах» — единение, общение и сплоченный труд, — и стояла деревенская культура в целом. Однако за пределами замкнутой территории племени или села эти важнейшие социальные принципы действовали лишь спорадически и неэффективно. Сам общинный порядок был распространен повсеместно, однако каждая группа оставалась своего рода социальным островком, отрезанным от всех прочих групп. Везде, где деревенская культура была предоставлена самой себе, она со временем превращалась в «окаменелость»; а если позднее она продолжала развиваться, то либо ее понуждало к слиянию более крупное общество, либо она перенимала новые обычаи, просачивавшиеся в нее из более высокоразвитых цивилизаций.

Из раннего неолитического комплекса установлений вырос новый вид социальной организации — уже не рассеянный по маленьким группам, а объединенный в одну большую; уже не «демократичный», то есть основанный на соседской близости, давних привычках и согласии, а авторитарный, с централизованной властью, которая находится в зависимости от господствующего меньшинства; уже не привязанный к ограниченной территории, а намеренно «выходящий за границы», чтобы завладевать сырьем и порабощать беззащитных людей, насаждать свое владычество и налагать дань. Эта новая культура была посвящена уже не просто улучшению жизни, но расширению коллективной власти. Совершенствуя новые инструменты принуждения, правители такого типа общества к третьему тысячелетию до н. э. добились промышленного и военного могущества в масштабах, остававшихся непревзойденными вплоть до нашей эпохи.

Отныне человеческие устремления покидают ограниченную горизонтальную плоскость деревни и семьи и устремляются вверх по вертикальной плоскости целого общества. Новая община образовала иерархический строй — некую социальную пирамиду, которая от своего основания до вершины охватывала множество семей, множество деревень, множество занятий, нередко множество региональных сред обитания, и — что тоже немаловажно — множество богов. Такое политическое устройство явилось главным изобретением новой эпохи; без него не были бы возведены ни ее памятники, ни ее города — как, впрочем, не произошло бы их преждевременного разрушения.

Некоторые из благоприятных культурных результатов таких перемен я уже обрисовал в «Городе в истории», поэтому здесь сосредоточусь на их технических последствиях. Новый общественный строй, по-видимому, способствовал объединению и слиянию двух культурных комплексов, доисторический ход которых мы старались проследить выше; и не удивительно, что это соединение произошло в жарких речных долинах Иордана, Тифа и Евфрата, Нила и Инда. С палестинских, иранских, абиссинских нагорий спустились охотники и лесорубы и, по всей вероятности, сделались первыми культиваторами зерна. В низовьях рек, где среди пересыхающих болот и озер начали возникать зеленые островки культивации, по-прежнему оставалось достаточно дичи, чтобы пробуждать пыл в охотнике и доставлять хлопоты земледельцу: поэтому некоторое время оба сосуществовали в счастливом симбиотическом союзе.