Миф. Греческие мифы в пересказе

— Вино без тебя кисло на вкус, — сказал он. — Танцы наперекосяк, а музыка — скрежет. Где тебя носило?

— Я потерялся, — сказал Силен. — Этот добряк… — он подтолкнул Мидаса вперед, поближе к богу, — …пригрел меня у себя во дворце и дал там пожить. Я выпил почти все его вино, съел почти всю его еду, сикал в его чаны для воды и тошнил на его шелковые подушки. И ни единой жалобы. Напрочь добрая душа. — Силен хлопнул Мидаса по спине. Мидас улыбнулся изо всех сил. Про чаны для воды и про подушки он не догадывался.

Дионис, как и многие выпивохи, легко впадал в бурные эмоции и восторги. Он благодарно сгреб Мидаса в охапку.

— Видишь? — обратился он к миру в целом. — Видишь? Стоит только утратить веру в человечество, как оно доказывает, что кой-чего стоит. Вот что мой отец называет ксенией. Сердце прямо-таки рвется из груди. Назови.

— Что, прости? — Мидасу не терпелось убраться. Десять дней и ночей Силена — достаточно. Мидас алкал остаться в одиночестве со своими цветами. Пьяный Дионис с полным сопровождением менад и сатиров — перебор даже для такого терпения, как у Мидаса.

— Назови, чего желаешь в награду. Что угодно. Чего б ты — ик! — ни пожелал, я чую даром. Иными словами, — с достоинством поправил себя Дионис, — дарую чудом. Вот! — добавил он воинственно, вдруг резко оборачиваясь, неизвестно зачем.

— В смысле, владыка, я могу просить о чем угодно?

Кто из нас не баловался приятными фантазиями о джиннах и феях, исполняющих наши желания? Вынужден сказать, что у Мидаса от Дионисова предложения кровь все же несколько взыграла.

Я уже говорил, что Фригия была царством не очень богатым, и если друзья Мидаса не считали его ни скупым, ни алчным, он все же хотел, как любой правитель, тратить побольше денег на армию, дворец, подданных и всякие муниципальные нужды. Расходы царского двора подрастали, а Мидас всегда был слишком добросердечным, чтобы обременять свой народ непосильными налогами. И потому он обнаружил желание, совершенно выходящее из ряда вон, и оно из его горячечных мыслей добралось до уст.

— Тогда попрошу вот что, — сказал он. — Пусть все, к чему я прикасаюсь, превращается в золото.

Дионис расплылся в довольно-таки демонической улыбке.

— Правда? Ты этого хочешь?

— Этого я и хочу.

— Отправляйся домой, — сказал бог. — Выкупайся в вине и ложись в постель. Когда проснешься поутру, желание исполнится.

Златоперст

Возможно, Мидас не поверил, что из этого разговора выйдет какой-нибудь толк. Боги славились тем, что увертывались, выкручивались и ускользали от своих обязательств.

Тем не менее — на всякий случай, в конце концов, беды же никакой? В смысле, кто знает… — тем вечером Мидас вылил в царскую ванну бочонок-другой из своих тощих запасов вина. Винные пары обеспечили ему глубокий безмятежный сон.

Мидас проснулся сверкающим утром, и оно избавило его ум от всяких неуемных желаний и пьяных богов. Думая исключительно о своих цветах, он спрыгнул с ложа и поспешил в любимый сад.

Никогда прежде не выглядели его розы столь прелестно. Мидас склонился и понюхал юный розовый гибрид, вошедший в безупречную стадию цветения между тугим бутоном и полностью раскрывшимся цветком. Изысканный аромат вскружил ему голову радостью. Мидас любовно прикоснулся к лепесткам, чтобы развернуть их. В тот же миг стебель и цветок превратились в золото. Настоящее золото.

Мидас, не веря глазам своим, вытаращился.

Коснулся другой розы, затем третьей. В миг, когда его пальцы притрагивались к ним, те превращались в золото. Мидас заметался по саду в полном безумии, скользя ладонями по кустам, пока они, все до единого, не застыли сверкающим драгоценным, бесценным, великолепным, золотым золотом.

Скача и вопя от счастья, Мидас оглядел то, что раньше было садом редких роз, а теперь стало величайшим сокровищем на свете. Он богат! Он безумно, колоссально богат! Ни один человек на свете никогда не был богаче Мидаса.

Эти крики ликования привлекли супругу царя — она вышла из дворцовых дверей и огляделась, держа на руках новорожденную дочку.

— Милый, чего ты кричишь?

Мидас подбежал к ней и заключил мать и дитя в тугие объятия пылкой радости.

— Это невероятно! — сказал он. — Все, к чему я прикасаюсь, превращается в золото! Смотри! Всего-то и надо… ой!

Он отступил назад и увидел, что его жена и малютка-дочь слились в цельную статую, сверкавшую в утреннем солнце, — в застывшую композицию «мать и дитя», какой гордился бы любой скульптор.

— С этим я разберусь позже, — сказал Мидас сам себе. — Должен быть способ вернуть их… Дионис не мог быть таким… а пока… Зим! Зам! Зу!

Часовой, здоровенная откатная дверь дворца и любимый трон царя сделались полностью золотыми.

— Вим! Вам! Ву!

Закусочный столик, царский кубок, столовые приборы — чистое золото!

А это еще что? Крак! Чуть зубы себе не обломал о литой золотой персик. Пым! Губы соприкоснулись с металлическим вином. Хрясь! Тяжелый золотой слиток, что прежде был льняной салфеткой, прищемил и поранил ему губы.

Мидас осознал всю полноту последствий этого дара, и беспредельный восторг царя начал увядать.