Я стал ошибаться в приветствиях. Наверно, оттого, что ищу тебя повсюду, а ты об этом даже не догадываешься. Дела-дела. Череда дел. Они никогда не закончатся. На смену одним придут другие.
Я всё ещё напоминаю о себе. Неловко, наивно надеясь на твоё внимание и повторяя, не произнося вслух: Друг мой, в тебе единственном…
Дюны
Заворожила. Своими рассказами. Не было подобного прежде. Хочу во всё вникнуть, прикоснуться.
– "Я твоя судьба, преследующая тебя…" – ты рассказываешь о Крокодиле и водяном духе, а я не перебиваю.
Ухожу – возвращаюсь измождённый, уставший.
Говори, говори, не умолкай.
Мгновение, и песочные часы времени переворачиваются. И дюны поют свою печальную песню.
Я встретил тебя, когда ничего не ждал от жизни, ничего не просил, ни на что не надеялся. Ты пришла. Лучом, шёпотом травы, пробившейся сквозь жгучие, мёртвые пески. Чистой прохладой воды. После того, что было, сам становлюсь водой, по капле отдаю себя. Ни о чём не жалею. Хочу, чтобы была рядом.
Всегда.
А пока…
Мне так хочется подарить тебе мир. В белоснежных атласных бантах. Коробка откроется, а в ней еще одна – цвета киновари, что на свету станет млеть алым, биться в границах таинственным манящим огоньком. Он будет умолять тебя прикоснуться к нему рукой. Распахнутся лепестки лотоса, и ты увидишь начало нашего романа. Испещренный предложениями лист. Узелок шелковой кисти скроет еще один сюрприз. До поры, до времени, до моего прихода.
Я буду вечером. Когда уляжется суматоха утренних приготовлений, наступит приятная усталость от гостей, их пожеланий, от чтенья карточек, сопровождающих охапки вносимых букетов.
Я обязательно приду. А пока… С Днем рождения.
Поймай бабочку
– Поймай, – топнула ножкой, нахмурила брови.
Ты так похожа на свою маму. Обожаю тебя, ребёнок.
– Ловить не буду, – отвечаю.
Мы на поляне. Яркой, пёстрой от акварельных красок лета. Роса ещё не поднялась. Ранее утро. Солнце жёлтое и ласковое. Хочется просто лечь и смотреть в небо. Как проплывают облака, как догоняют друг дружку, как меняют формы.
– Поймай бабочку. Я хочу бабочку. Я подержу, посмотрю и отпущу. Че-естно, – просит дочь.
Что не сделаешь ради неё?
Ловлю. Сажаю ей на ладошку.
Эти глаза… Ради них готов поймать всех бабочек. Только бы была счастлива.
Когда женщина просит
Японская рулетка
Вечер. Мы вышли из отеля, направились в сторону центрального квартала. На Токио наползали сумерки. Мерцающие огни рекламы указывали нужное нам направление. Харуми-дори. Улица, дарящая массу ресторанов и кафе.
Чёрт меня дёрнул выпендриться. Хотелось произвести на тебя впечатление. В который раз. Тихо-буйный идиот.
Зима. Время фугу. Рыба-шар, в печени и яичниках которой содержится смертельный яд. Готовить её разрешено лишь поварам со специальной лицензией. Ну, как раз это известно всем. И, тем не менее, каждый год несколько смертельных случаев сотрясают кулинарный мир.
Вот она – японская рулетка. Запретный плод – крошечный кусочек опасной печени. Наслаждение. Кто выживет – вкусил райское яблоко, условно говоря, в противном случае – жуткие мучения.
Ты просила не дурить, я хотел быть героем. Глупо.
Не обижайся, но остановила меня не ты. Взгляд повара. Он не был приятным. Потому и решил – лучше минута позора, чем несколько часов мучений с милыми людьми в белых халатах и приклеенным ярлыком: " И он ел фугу. И ему не повезло. Вечная японская рулетка".
Точка, точка…
Укладываю дочку спать.
– Я была хорошей? – спрашивает.
– Ты всегда хорошая.
– Нет, – поправляет Мурасаки. – Сегодня я очень хорошая. Я птичек кормила и коленки зеленкой не мазала.
Вспомнился случай. Идти на праздник в детский сад, дочь будет читать стишок. А накануне Мурасаки упала во дворе, расшибла коленку, чуть-чуть, но ссадина есть ссадина, надо обработать.
– Придется немножко потерпеть, Мурасаки, – говорю, промыв ранку. – Мы зеленкой раз, и все. Чтоб зараза не пристала. Да? Я подую, не бойся.
Мурасаки терпеливая девочка. Свела брови, закрыла глаза. Приготовилась.
– Все, – говорит. – Мажь.
Обошлось. Подул, как не бывало боли. Покривилась немного, перед зеркалом повертелась и успокоилась.
А утром просыпаемся… Мурасаки вся в зеленке. Ну, вот так. Точечно, но этих точек… По одной на сантиметр.
Я присел.
– Что ж ты наделала, Мурасаки? У нас же праздник сегодня. Тебе выступать.
– Папа, ну посмотри сам. Тут ранка, тут ранка, – рука показывает, дочь доказывает.
– А здесь? – спрашиваю упавшим голосом. – Ничего же нет.
– Папа. А если бы я намазала только где ранки, было бы не красиво. Тут много, а тут совсем ничего.
Так я понял кое-что о симметрии.