Мятеж

Бипедальная опора дробно рокотала когтями по покрытию палубы. Если бы не самозатягивающийся биополимер покрытия, внутренности «Лебедя» при таком обращении давно превратились бы в измочаленный насест, с которого клочьями бы свисала металлическая стружка. Эти штуки были рассчитаны на надёжное закрепление носителя на любой поверхности при рывках ускорений до двадцати «же», и по сути были больше похожи на плод женитьбы консервного ножа с электромагнитно-адгезивным[137]замком, нежели на индивидуальное средство перемещения. За прошедшие сезоны Илиа Фейи к ним привык, успев изрядно подзабыть, каково это, ходить на собственных двоих, но если он собирается сюда пустить артмана… если тот выживет, придётся не забыть перенастроить гравикомпенсаторы «Лебедя» на более щадящий режим, артман с его хлипкими мышцами от любого крошечного рывка мог улететь в переборку и там уже окончательно помазать лоб. Было бы обидно, ведь в него уже было вложено столько трудов.

Илиа Фейи фыркнул себе под нос. Артманы на поверку были такими хрупкими, что становилось непонятно, почему они вообще до сих пор не вымерли.

Разве что отсутствие прямого запрета на искусственное разведение клональных серий было тому причиной.

Летящий вздрогнул.

Разводить сотни и тысячи генетически идентичных особей для летящих было одной из худших форм видового грехопадения. Артманы этим не гнушались, даже его новый приятель Цзинь Цзиюнь тоже наверняка…

Илиа Фейи как мог тихо вошёл в лазарет (хотя получилось всё равно громогласное тум-блям-звяк металла о металл) и по-птичьи повертел там рострумом. Датчики биологической активности и медицинские анализаторы тут же принялись бомбардировать его подробными отчётами о состоянии пациента. Что-то про нефральное[138] поражение и печёночную недостаточность, что бы это ни значило.

Разбираться в артманской анатомии шпиону не улыбалось, да как-то и не рассчитывал Илиа Фейи на подобные обстоятельства.

Однако если судить по внешнему виду артмана, тот явно шёл на поправку.

Рёбра всё так же тяжко вздымались под обтянувшей их кожей, а грудь ходила ходуном от периодического сиплого кашля, но от былого посинения поверхностных слоёв не осталось и следа, а глаза пришедшего в себя Цзинь Цзиюня смотрели уже вполне осмысленно.

Ну, насколько Элиа Фейи мог судить.

Летящий как-то сам собой научился следить за этим взглядом, который как будто вечно смотрел куда-то мимо тебя, постоянно елозя вокруг непроизвольными движениями саккад и нистагма. Ко всему симметричные зрачки и неспособные к заметному осевому движению глаза делали этот взгляд каким-то особенно стеклянным. Органы зрения артманов на вкус летящих были сродни кукольным, но и к этому можно было привыкнуть.

— Ты способен общаться, человек Цзинь?

Летящий решил пока ограничиться общением через вокорр.

— Не Цзинь, птица. Цзинь Цзиюнь.

— Мне казалось… впрочем, ладно. Напомню тебе, меня зовут Илиа Фейи, но ты меня можешь звать иначе, для меня нет принципиальной разницы.

— Я буду звать тебя птицей.

— Как тебе будет удобно. Хотя с вашими террианскими птицами мы, летящие, находимся в ещё более дальнем родстве, чем вы с кишечно-полостными. Я интересовался, с точки зрения вашей систематики, мы относимся к родственному вам классу мезомицетозоев[139], на Старой Терре оставшихся на вторичных ролях, у нас же напротив — ваши опистоконтные[140] аналоги насчитывают в лучшем случае пару сотен видов, в основном ведущих паразитарно-симбиотические отношения с высшими животными.

— То есть ты у нас, как это, амёбогриб?

Илиа Фейи сморщил рострум. Артман оказался куда начитанней, чем предполагалось. Видимо, не только шпиону летящих нечем было заняться между вахтами.