Между Сциллой и Харибдой

– Девятьсот шагов, товарищ командир, – на ухо сказал Уханов, искоса на него поглядывая, – надо бы подождать ещё – пусть ещё на двести шагов приблизятся.

– Отставить! Ещё, ещё двести шагов, – промедлив, с хрипотцой скомандовал Кузнецов, убеждая и себя, что нужно во что бы то ни стало вытерпеть эти двести шагов, не открывать огня и, в то же время восхищённо удивляясь точности глазомера Уханова.

Казалось ещё целая вечность прошла, как и без всякого бинокля Кузнецов увидел, как тяжко и тупо покачивались передние машины, как лохматые вихри высохшей травы и чернозёма стремительно обматывались, крутились вокруг гусениц боковых машин, выбрасывающих искры из выхлопных труб.

– Пора, товарищ командир! Самая пора открывать огонь.

Неожиданно он как будто со стороны услышал пронзительно отдавшийся в ушах собственный голос:

– По танкам противника… Гранатой… Наводить в головной!

Сквозь обволакивающую пепельную мглу в затемненных низинах внезапно глухо накатило дрожащим низким гулом, вибрацией множества моторов и яснее ясного выступили очертания этих квадратов…

Острота опасности пришла в следующую секунду и, Кузнецов выдохнул последнее слово команды:

– Ог-гонь!

В уши жаркой болью рванулась волна выстрела.

Не разглядев попадания и разрыва первого снаряда, он торопливо подал новую команду – зная, что промедление подобно гибели. Затем ещё одну и после этого он перестал считать выстрелы, скомандовав:

– Беглый ог-гонь!

И победный крик расчёта:

– Горит! Горит, товарищ командир!

Впереди, что-то ярко, с густым дымом пылало, разбрасывая искры.

Он не смог сдержать детского восторга и вместе с расчётом во всю глотку закричал:

– УРА!!!

В ответ горячим ветром хлестнуло в лицо. Вместе с опаляющими толчками свист осколков взвился над головой. Он едва успел пригнуться: две воронки, чернея, дымились в трёх шагах от щита орудия, а весь расчет упал на огневой, уткнувшись лицами в землю, при каждом разрыве за бруствером вздрагивая спинами. Один наводчик Евстигнеев, не имевший права оставить прицел, стоял на коленях перед щитом, странно потираясь седым виском о наглазник панорамы, а его руки, точно окаменев, сжимали механизмы наводки. Он сбоку воспаленным глазом озирал лежащий расчет, немо крича, спрашивая о чем-то взглядом.

– Уханов!

– Вижу, командир!

Вынырнув из командирского ровика, выскочил, побежал сгибаясь, осыпанный землей. Кузнецов за ним – упал на колени возле орудия, подполз к Евстигнееву, затормошил его за плечо, точно разбудить хотел:

– Евстигнеев, Евстигнеев! Оглушило?

Уханов одновременно с ним: