Между степью и небом

«Товарищи посетители, пугать страуса категорически воспрещено: пол в клетке бетонный»… То есть в данном случае кирпичный… Стал-быть, голову в песок – это лучше и не пытаться. Тем более, что и кроме материала пола имеется одна загвоздочка. Боль. Точней – ее отсутствие. Ну, не вообще отсутствие, конечно; она по-прежнему долбит раненный лоб, гложет измотанное тело… Но вот тело измотанным-то и не кажется, а кажется отдохнувшим и сильным. А голова – ясной. И всё эта ясная голова помнит, и вполне она способна думать… Только думанье получается таким спокойным, отстраненным даже, что… что… И даже оное «что» в панику тебя, лейтенант, отнюдь не повергает. Может, ты просто устал паниковать? Или привык-таки к неестественности? Или (вот бы наилучший из вариантов!) спятил, наконец, окончательно и бесповоротно?

Все эти самокопания почему-то совершенно не мешали лейтенанту прикидывать варианты дальнейшего развития событий и пытаться найти более-менее реальный вариант спасения. Правда, результаты поисков не обнадеживали. Михаил совсем уже было собрался махнуть на них рукой и заснуть (что бы там ни предстояло, а силы наверняка понадобятся немалые). Собрался, но не успел.

За оббитой ржавым железом дверью вдруг заговорили – по-немецки, весьма уверенно и голосом, от которого невозможное Михаилово спокойствие моментально сгинуло.

– Ужин для пленного, – сказали за дверью. – Приказ господина оберштурмфюера Вольфа.

Дверь, всплакнув, отворилась; караульный автоматчик заглянул в подвал, отшагнул, и на фоне по-вечернему темной листвы появилась агент Белка.

Черт знает, почему-то она решила сызнова вырядиться партизанкой Машей. Скорее всего просто не нашла, во что переодеться по-настоящему (не все же время ей разгуливать босиком да в кителе с чужих широченных плеч). Но Мечникову взбрело, будто рыжая намерилась таким нехитрым способом оживить в нем, мягко говоря, симпатию. И от бредовой этой догадки он мгновенно озверел каким-то незнакомым, самого его напугавшим ледяным расчетливым зверством. Единственно, пальцы правой руки засвоевольничали: не имея еще возможности дотянуться до горла ненавистной девчонки, они глубоко вкогтились в соломенную труху. И там, под трухой, неожиданно нащупался изрядный твердый обломок – кажется, кирпича.

А рыжая все топталась на пороге, с сомнением разглядывая стертые, зализанные полусумраком ступени. Караульный ганс, вероятно, торчал поблизости. Виден-то он не был, однако же слышался весьма отчетливо: страшным голосом внушал девке, что, едва лишь та сунется внутрь, как большевистский фанатик набросится и чего-нибудь ей откусит.

– Фанатик валяется, как мертвый, – раздраженно ответствовала Белка. – А может, уже и не «как». А вот лестница действительно опасна для жизни. Эти дикари даже поленились сделать перила…

Перил у лестницы и впрямь не имелось. Впрочем, рыжей агентке они бы и не помогли: руки у нее были заняты чугунком. Не очень увесистую, но очень неухватистую посудину еще и приходилось держать через какую-то тряпку – видать, фанатику на ужин отвалили горяченького. Это кстати…

То ли подзуживания караульного допекли девку в переносном смысле, то ли посудина – в прямом, но на лестницу рыжая сунулась опрометчивовато. Чугунок свой держала она далеко перед собой, безотрывно вглядываясь в волнообразные ступеньки. Мечников дал ей одолеть половину этого тяжкого пути, и…

В длинном прыжке (потом он не мог сообразить, как это удалось прыгнуть даже, кажется, не приподнявшись сперва) он левой рукой ударил под дно чугунка (крышка слетела, густо парящее содержимое хлюпнуло девчонке в лицо)… Едва успев коснуться ногами ступенек, Михаил рванулся дальше, к выходу, сшибив по пути рыжую агентку в закоулок между лестницей и стеной (о последнюю рыжая крепко приложилась теменем).

Охранник, естественно, превосходнейше слышал девкин взвизг. Может, ганс и вообразил, будто рыжая всего лишь оступилась-таки, но суясь к ней на подмогу он озаботился перехватить оружие по-боевому. Так что, спихнув Белку с дороги, Михаил увидел прямо перед собой автоматный ствол и рванул за него левой рукой, одновременно вскидывая правую. Висок немца хряснул под кирпичным обломком, и часовой, обмякнув, рухнул на неподвижно лежащую девку.

Михаил замер, прислушиваясь.

Снаружи было тихо – только неблизкое тарахтение движка, отдаленный галдеж, стук какой-то да вялые перепискивания готовящихся ко сну пичуг.

Под лестницей не шевелились.

Михаил спрыгнул вниз.

Караульный и рыжая были без сознания, причем караульный окончательно и навсегда.

Так-то, ганс. Зря ты верил, что твоей Белке полудохлый фанатик не страшен. Страховать нужно было, страховать… Ладно. Автомат, на поясе подсумок, кортик какой-то странноватый… Цепляем вместе с ремнем поверх своего, потом разберемся. Что там у барышни? Пистолет? А это, в кармане? Фонарик? Совсем удача! Все, хватит. Жадность сгубила отнюдь не одного фраера.