Между небом и землей

– Считалась талантливой.

– Считается до сих пор. Очень даже талантливая.

Абт смолк, так как ситуация становилась двусмысленной. Абт с Минной когда-то собирались пожениться, но, по никому из нас не известным причинам, она вдруг решила выйти за Гарри Серватиуса. Какая-то сложная история оскорбленных чувств. Атмосфера неловкости сгущалась. Абт ретировался, и Минна добилась своего. Поэму записали. Голос Джорджа странно звенел и срывался.

Я одинок,

Мой гребень перебирает волосы, как реестр печалей…

Джордж с виноватой ухмылкой попятился от магнитофона. Одна Минна была довольна. Она поставила запись снова. Я спросил у Майрона:

– Что сегодня не так, не знаешь?

– А… опять-таки Гарри, я думаю. Он в кабинете с Хилдой Хилман. Целый вечер сидят. Разговаривают.

– Джозеф, – говорит Айва, – не принесешь мне еще? – и протягивает стакан.

– Айва, – хмыкает тут Джек Брилл, – ты с ним поосторожней.

– Это ты про пунш?

– Он легко идет, а потом разбирает.

– Может, тебе хватит? – говорю я. – Ты же плохо себя чувствуешь.

– Сама не знаю, почему такая жажда напала. И не ела соленого.

– Давай я тебе лучше воды принесу.

– Воды! – Стакан отдернут с презрением.

– Тебе сегодня больше не стоит пить. Пунш очень крепкий, – говорю я ей.

Тон мой не оставляет сомнений. Я требую послушания. Тем не менее чуть погодя я обнаруживаю ее возле пунша и хмуро наблюдаю, как жадно она пьет. Я до того разозлился, что чуть не подошел и не вырвал у нее стакан. Вместо этого я затеваю с Абтом разговор на первую подвернувшуюся тему, о войне в Ливии. Переговариваясь, мы продвигаемся к кухне.

Абт, может быть, самый старый мой друг, самый близкий. Я очень к нему привязан, наверно, я всегда ценил его больше, чем он меня. Ну да какая разница. В конце концов, он же любит меня и ценит. В колледже мы одно время делили комнату. На время разошлись из-за политики. Потом вернулись в Чикаго, дружба возобновилась, а когда он работал над докторской – до прошлого июня он преподавал политологию, – то практически у нас жил.

– Мы в огромном долгу перед итальянцами, – начал Абт. – Они трезво относятся к войне. Хотят домой. Но этим наш долг не исчерпывается. Капитализм так и не превратил их в жертвы сложения и вычитания. Они остались мыслящими людьми. (Говорит медленно. Я понял: импровизирует, обычная его манера.) Не стали рубаками. У них больше вкуса и меньше ходульной спеси, чем у потомков Арминия <Арминий, или Герман (18 или 16 г. до н.э. – 19 или 21 г. н.э.) – германский вождь, разгромивший римлян в битве у Тевтобургского леса>. Тогда, конечно, они промазали. Тацит раздул германцев…

Моя злость на Айву поблекла. Я с увлечением слушаю гимн итальянцам.

– Итак, мы в долгу, – говорю я, а сам улыбаюсь. – И по-твоему, они собираются нас спасать?

– Они нам ничего плохого не сделают. И цивилизация, того гляди, начнет свое возвращение оттуда, где родилась, со Средиземного моря.

– Ты испытал эту штуку на докторе Руде?

– Уж он-то принял бы все за чистую монету и попытался бы слямзить идею. Доктор Арнольд Руд, или Мэри Бейкер Руд (Мэри Бейкер Гловер Эдди (1821-1910) – американский теолог, основательница так называемой христианской науки исцеления от болезней.), как его называет Абт, – декан его факультета и ректор колледжа.

– Как, кстати, старик?

– А что ему сделается – все лоснится, все самый дорогой лектор в городе и все так же темен, как ночь. Обожает меня обращать, и по два раза в неделю приходится его лицезреть и обсуждать «Науку и здоровье». В один прекрасный день я всажу в него нож и скажу: «Молись, и Господь тебе поможет, засранец». Конечно, дешевый аргумент, не лучше, чем у Джонсона, когда он пинал камень, чтобы образумить Беркли <Джордж Беркли (1685-1753) – ирландский философ-идеалист, писатель, англиканский епископ, автор книги «Принципы человеческого знания». Сэмюэл Джонсон (1709-1784) – знаменитый английский писатель, лексикограф.>. Но просто не постигаю, что бы еще с ним предпринять.

Тут я захохотал, и сразу другой, пронзительный хохот, почти стон, отозвался из глубины дома. Я уставился в ту сторону.

– Минна, – сказал Абт.

– Ну сделайте что-нибудь… – Я ужаснулся, услыхав этот выкрик и вспомнив, с каким она лицом нас приветствовала.