Между нами и горизонтом

Вести переговоры с Коннором о том, чтобы ложиться спать было все равно что вести переговоры о мире на Ближнем Востоке. Было уже далеко за девять, когда мальчик наконец согласился лечь в постель, и то лишь потому, что голова у него кренилась, и он едва мог держать глаза открытыми. «Парк Юрского периода» начался в семь, и Эми была так взволнована в течение первых двадцати минут, что вымоталась и сразу же заснула. Я отнесла ее наверх и положила на крошечную односпальную кровать в соседней с моей комнате, а она даже не пошевелилась. Коннор добрался до последних пятнадцати минут фильма, прежде чем встал с дивана и сонно побрел в сторону своей комнаты, молча, не желая признавать поражение.

Пятнадцать минут спустя я разговариваю по телефону с мамой. Это не легко. Потребовалось три серьезные попытки объяснить, что произошло, прежде чем она поняла, о чем я говорю.

— Ты это серьезно? — шепчет она в трубку. — Джордж? Джордж? Где ты? Босс Офелии покончил с собой!

Папа берет другую трубку в кабинете.

— Что случилось?

Я позволяю маме рассказать ему всю историю. У меня нет сил, чтобы все это повторить еще раз. Теперь, когда дети спят, мне, наконец, не нужно больше держать себя в руках. Это было облегчением, но в то же время и чертовски пугающим. Я чувствую себя неконтролируемо, как будто едва удерживаю понимание реальности. 

 — Ты должна вернуться домой, дорогая. Я знала, что во всем этом что-то не так. Честное слово, какой ужасный поступок. Что за легкомысленный ублюдок. Бедные крошки. — Мама возмущена за всех участников, включая меня, но дети несли на себе основную тяжесть ее сочувствия. То, что моя мать жалеет тебя, не обязательно хорошо в такой ситуации, как эта. Это доводит ее до истерики. — Я имею в виду, правда! Почему? — Ее голос становился все выше и выше. — Я просто не могу в это поверить. Как кто-то мог быть настолько эгоистичным? Если хочешь покончить с собой, то подожди, пока дети не закончат колледж. Так ведь нельзя! Я не могу в это поверить. Ну, и подлец. Что за идиот.

— Успокойся, Джен. Успокойся. Мы не знаем всей истории, — говорит папа, как всегда миротворец. — Но твоя мама права, дорогая. Возвращайся домой, как только завтра отдашь детей. Тебе не следует там находиться прямо сейчас.

Я не стала рассказывать им о мистере Линнемане и его бумагах. Если бы они узнали, что Ронан фактически оставил своих детей мне в своем завещании, они бы пришли в ярость, и не могу смириться с тем, что мамин голос повысится еще на один децибел прямо сейчас.

— Знаю. Я закажу билет на самолет, как только закончу разговор.

Ресторан скорее всего придется закрыть. Я не заработаю деньги, которые обещал мне Ронан, если не останусь и не проведу здесь эти шесть месяцев. Но, может быть, если мне действительно повезет, найду другую работу, как только вернусь в Калифорнию. Возможно, у меня будет достаточно времени, чтобы накопить немного капитала и спасти бизнес от краха, если начну обслуживать столики на второй работе.

— Послушайте, мам, пап, мне очень жаль. Я очень устала и хочу пойти спать. Позвоню вам, как только узнаю, когда вернусь, хорошо?

Родители желают мне спокойной ночи, а мама раз пятнадцать велит позаботиться о себе.

Направляясь к кровати, стараюсь не смотреть в сторону кабинета Ронана, когда чувствую знакомый укол сомнения. Зачем он это сделал? Почему? Я никогда не узнаю, если не прочитаю это проклятое письмо. Да, я хочу вернуться домой, но было бы ужасно — никогда по-настоящему не понять, что произошло и почему? Если я не войду в кабинет Ронана и не получу это письмо, то останусь в неведении навсегда. А он мне должен, черт побери. Он должен был мне все объяснить. То, что он сделал, было несправедливо по отношению ко мне, и чертовски несправедливо по отношению к его собственным детям.

Останавливаюсь на лестнице, страх уже покалывал мою кожу. Мне нужно это сделать. Бояться глупо. Траляля и Труляля забрали тело Ронана несколько часов назад. Сейчас там пусто, но беспричинно суеверная часть меня убеждена, что дух Ронана все еще скрывается там, роясь среди книг и всех его бумаг, ожидая кого-то, кто придет навестить его.

Глупо. Действительно глупо.

Спускаюсь по лестнице, пересекаю коридор и, затаив дыхание, вхожу в кабинет. Но ничего не происходит. Комната была пуста. Стул, который Ронан, должно быть, использовал, чтобы забраться на свой стол, аккуратно убран. Все листы бумаги исчезли с его стола, за исключением одного маленького белого конверта — того самого, за которым я пришла сюда. Он лежит на толстой книге в кожаном переплете, которая выглядела так, будто ее кто-то носил в течение многих лет, вся покрытая царапинами, темно-коричневая масляная отметина вдоль корешка, вероятно, от длительных периодов обращения. Поверх конверта и книги что-то блестит и сияет в темноте — золотое и пурпурное. Медаль. «Пурпурное сердце».

— Черт, — шепчу себе под нос.

Комната, несмотря на то, что полна совершенно новой мебели, все еще имеет тот универсальный запах новых книжных шкафов и свежей ткани, уже заполнена чувством пустоты, которое охлаждает меня внутри.