Между двух миров

Из Нью-Йорка приехали Ганси и Бесс, они рассказывали о последнем концертном турне, о том, какой успех имел Ганси, между прочим, и в Ньюкасле, и как их приняла Эстер Бэдд. Гений заставил забыть еврея; Ганси — это лев, его рычание потрясло весь город, и мамочка вся расплывалась в улыбке, глядя на счастье своей дочери, Бесс всерьез учится игре на рояле, и Ганси уверял, что еще год-другой и она сможет быть его аккомпаниатором. Родители Ганси проектировали новую прогулку на яхте — на этот раз в тесном семейном кругу, но почему бы не поехать и Ланни, а также Бьюти с мужем? Если в сентябре откроется выставка Детаза в Нью-Йорке — почему не отправиться туда северным путем, вдоль берегов Лабрадора и Новой Шотландии? Фредди женится, это будет для него свадебное путешествие. А может быть, Бесс прихватит какую-нибудь милую девушку, с которой Ланни будет играть дуэты, даже если он не соблаговолит ухаживать за ней? Ланни посоветовался с Бьюти и ответил, что они поедут с удовольствием, но девушку брать не надо, он будет играть с Бесс. Ганси тотчас же послал отцу радостную телеграмму.

II

Утром того дня, когда ожидалась яхта, Бьюти проснулась рано и, лежа в постели, стала просматривать газету; вдруг она вскрикнула, вскочила и, накинув халат, побежала в комнату сына — Ланни! Вставай! Посмотри-ка, Ирма Барнс в Лондоне!

Он взял «Дейли мейл». Там была напечатана целая статья, размазывавшая на десятки строк тот факт, что обладательница двадцати трех миллионов долларов неожиданно приехала с матерью в Лондон и остановилась в одной из самых шикарных гостиниц. Было помещено и фото Ирмы; она несколько похудела и казалась менее цветущей, чем в те дни, когда ее светскую жизнь регулировал молодой потомок пуритан. Репортер задал ей вопрос о герцоге д'Элида, она небрежно ответила: — О, это все газетные выдумки.

— Значит, вы не обручены с ним, мисс Барнс?

— Он очаровательный человек, и мы с ним наилучшие друзья, но и только. — Тем и кончилось интервью.

— Ланни, они поссорились! — воскликнула мать.

— по видимому, да.

— Ты должен ей сейчас же позвонить!

— Ты думаешь?

— О господи! — воскликнула мать. — Если ты не позвонишь, я позвоню сама.

— Мы ведь даже не знаем, где она остановилась.

Однако имелся всего какой-нибудь десяток отелей,

достаточно фешенебельных, чтобы в них могли остановиться Барнсы; Бьюти называла их в порядке их шикарности, а Ланни должен был звонить. Очень скоро он дозвонился до секретарши Ирмы, а через несколько секунд у телефона была сама наследница. Бьюти с замирающим сердцем стояла рядом, но, к сожалению, могла слышать только одного из двух участников этого знаменательного разговора: — Так это вы, дорогая? Вот сюрприз! Какой ветер занес вас в Лондон? Тронут, тронут. Конечно, я хочу вас видеть, и поскорее. Как насчет завтрака? Отлично. В час. Как вы себя чувствуете?. Почему так себе? Ну, значит, до скорого свидания. Куча новостей. Привет!

За этим, разумеется, последовало: — Что она сказала?

— Она сказала, что приехала повидаться со мной.

— О, слава богу! — С тех пор как в легкомысленную жизнь Бьюти вошел Парсифаль Дингл, эта фраза приобрела для нее новое значение. — Ланни, она порвала с этим итальянцем и приехала за тобой!

— По видимому, да. Ты тоже так думаешь?

— Она сама поняла, что такое эти итальянцы.

— Вернее, что такое фашисты.

— Все равно! Тебе повезло. О Ланни, теперь ты непременно должен сделать ей предложение.

— И сделаю, если она не запретит.

— Нет, ты должен во что бы то ни стало. Не считайся ни с чем!

— Да ты не волнуйся, — усмехнулся сын. — Вспомни, как этот герцог старался вскружить ей голову. Ну, и ничего, видимо, у него не вышло.

III

— Повезите меня, пожалуйста, куда-нибудь, где меня не знают, — сказала Ирма в вестибюле отеля.

— Это не так легко. Ведь сегодня утром ваш портрет появился во всех газетах.

— А мы не могли бы поехать «суда-нибудь за город, подальше?

— Это ведь Англия, не Франция. Вам предложат на выбор холодную баранину с огурцом и пирог с ветчиной. А вам, вероятно, не захочется ни того, ни другого.

— Я думаю не о еде, Ланни. Мне нужно поговорить с вами.

— Ну что же, едем, что будет, то будет.

Он усадил ее в автомобиль. Она была прелестна в новом спорт-ансамбле из легкой коричневой шерсти, с белой каймой у ворота и на рукавах, и в маленькой коричневой шапочке в тон костюму. Как будто она всем своим обликом хотела сказать: «Я оделась очень просто — так, как вам нравится». Она и держалась смиренно; видимо, Ирма пережила тяжелые минуты, и это точно очистило ее; казалось, она стала более зрелой и, как Ланни заметил уже по фото, сильно похудела.

Едва только они отъехали, он спросил: — Вы порвали с этим господином?

— Да, Ланни.

— По-настоящему?

— На веки вечные. Почему вы не предупредили меня, что это за человек?

— Я едва ли имел возможность предупредить вас о чем-нибудь, Ирма.

— Ну, вы не очень старались.

— Я говорил вам о фашистах и их морали. Я рассказывал вам, что они сделали с Матеотти и что я сам пережил в Риме. И я решил: ну, что же, если все это ничего для нее не значит.