Между двух миров

Оружейный король не двинулся с места. Или он играл перед своим гостем некую, взятую на себя роль, или рассчитывал, что на улице какой-нибудь хлопотун сам поднимет тревогу? Видимо, его расчет был верен: через несколько минут раздался шум подъехавших пожарных машин. Старик поднялся с помощью камердинера, ворча себе под нос, что вот у него кости болят, а тут вставай. Из приличия он надел рубашку и приказал слуге пойти и отпереть пожарным дверь — ведь они народ настойчивый. Затем стал помешивать огонь, чтобы убедиться, насколько бумаги прогорели, и ускорить процесс испепеления. Когда вбежали пожарные, они невольно остановились перед этим почтенным старцем и в смущении слушали, как хозяин дома объяснял им, что он делает и отчего не хочет, чтобы его пожар тушили. Все же в современном городе человек не может дать сгореть своему дому, даже если бы он и хотел этого. Он может одно — затеять спор и выиграть несколько минут, во время которых огонь будет продолжать свое дело. Сэр Базиль, ссылаясь на опыт, приобретенный им в юности, утверждал, что если в трубе загорелась накопившаяся там сажа, только она и выгорит; однако начальник парижской пожарной охраны, на основании более позднего опыта, настаивал на том, что в трубе могут быть трещины, и поэтому, если она слишком раскалится, вспыхнут балки и стропила. Ланни с улыбкой слушал этот странный спор.

Великий человек назвал себя, и кто бы воспротивился его желанию? Начальник охраны, наконец, согласился не трогать огонь в камине и только с крыши огнетушителями гасить пожар в трубе. Пожарных проводили наверх; и тотчас в камин полились сверху жидкие струи, разбрызгивая сажу на чудесный дорогой ковер. А удалившийся от дел европейский король вооружений стоял с кочергой в руках перед камином и пытался поддержать священный огонь. Он сказал: — Когда я был в команде этих ловких константинопольских пожарных, если кто-нибудь желал сжечь свой дом, это всегда можно было устроить.

Ланни очень хотелось добавить: за небольшое вознаграждение? Но он решил предоставить кавалеру и командору шутить одному на столь деликатные темы.

IX

Так Ланни и не удалось узнать ничего нового относительно компании Нью-Инглэнд-Арейбиен-Ойл. Вместо этого он решил совершить прогулку и дошел до знаменитого кафе «Ротонда», где встретил одного английского журналиста, рослого, красивого человека, с белокурыми волосами и бородой, бросавшегося в глаза на всех конференциях — от Сан-Ремо до Локарно. Они обменялись впечатлениями и оказалось, что они смотрят совершенно одинаково на создавшееся в Европе положение. Еще два-три года и Германия не пожелает платить репарации. Сейчас там подрастает новое поколение, которое считает, что не оно повинно в войне. Союзники, несмотря на невероятные усилия, в сущности, выиграли очень мало; недаром о них говорят в насмешку, что мужчины сражались за открытые моря, а женщины завоевали себе открытые коленки.

Они заговорили о парижских публичных балах, которые становились с каждым годом все неприличнее; о выступавшей на сцене негритянке из Америки, вызвавшей бешеную шумиху. Когда-то Париж славился как родина изысканных салонных разговоров, теперь — это родина непристойных танцев. Сейчас наступила «эра коктейлей», — заказываешь напитки с самыми фантастическими названиями: Quetsche de la For^et Noire, Arquebuse des Fr`eres Maristes. Люди бросаются от одной сенсации к другой, и, в конце концов, кажется, что они действительно с ума спятили. Некто дал концерт на шестнадцати механических роялях при участии одного громкоговорителя и одного вентилятора. Публика встала и начала кричать, не то от восторга, не то от негодования. Таковы были пути славы; сюрреалисты ко всему этому прибавили свою путаницу, а теперь появились эти дадаисты — нечто еще более сумасшедшее. Один художник мистифицировал салон Независимых: он привязал кисть к хвосту осла, и осел хвостом написал картину; ее назвали «Закат на Адриатическом море» и выставили. Когда вся эта история открылась, над ней ужасно смеялись, но художники продолжали сумасшествовать.

Сейчас у людей слишком много шальных денег, — таков был диагноз англичанина; но что тут поделаешь? Ланни сказал, что деньги достаются не тем, кому следует, и приятель согласился; но опять-таки: что тут поделаешь? Ланни сказал:

— Не станут рабочие вечно терпеть такое положение вещей. — Тут разговор, конечно, перешел на Москву — всякий разговор об экономике кончается в наши дни разговором о красной столице. Мнения о ней самые противоречивые: одни говорят, что пятилетний план привел к огромным успехам, другие, что пятилетний план потерпел фиаско. Каждый верит в то, что ему нравится. Собеседник Ланни только что побывал в Германии — коммунисты там все еще очень сильны и, видимо, даже берут верх: республике трудно не считаться с ними. «Стальной шлем», эта воинствующая организация реакционеров, распевает новый «Гимн ненависти», ненависти к республике именно за то, что она мирволит коммунистам.

X