Между двух миров

— Все вращается опять-таки вокруг вопроса о ваших деньгах. Дело не только в том, что я плохой делец, во мне просто-напросто нет уважения к большим деньгам. Я не верю, что в них счастье. Я видел, как люди наживали их и как они их тратили, и ни то, ни другое меня не соблазняет. Деньги меняют человека, и всегда к худшему. Я охотнее буду сидеть за роялем и играть сонаты Бетховена, чем приумножать состояние Барнсов. Так вот, когда вы увидите, что я занимаюсь только тем, что мне нравится, не будете ли вы возмущаться и считать меня бездельником?

— Сонат Бетховена я, кажется, никогда не слышала, — сказала Ирма Барнс, — но если я обещаю, что предоставлю вам быть счастливым на ваш собственный лад и никогда, никогда не попрошу вас взять на себя заботу о моих деньгах, удовлетворит вас это?

— А если вы узнаете, что я проповедую идеи, которые ставят под угрозу ваше состояние? То есть не именно ваше личное состояние, а все вообще большие состояния? И люди будут твердить вам, что я красный, и у меня дурные знакомства, и за мной следит полиция?

— Мне это уже говорили, но видите, я приехала… И сказала вам все, что я сказала.

— Допустим, что я отвечу — да. Чего вы тогда пожелали бы?

— Больше всего я бы хотела поехать куда-нибудь далеко, где не будет ни сплетен, ни репортеров.

— Да, для этого пришлось бы ехать очень далеко. — Но тут Ланни осенила новая мысль, и он продолжал: — Помните, я рассказывал вам о моем шурине, замечательном скрипаче Ганси Робине? Так вот, у его отца есть яхта, и они приглашали меня принять участие в поездке. Молодежь там — все музыканты, и на яхте будет довольно шумно; но вы всегда можете забраться с книгой в уголок, или мамаша Робин будет учить вас вязать фуфайки для бедных.

— Что ж, это очень мило и уютно. Куда они собираются ехать?

— В Нью-Йорк через Исландию и Лабрадор. Сомневаюсь, чтобы мы где-нибудь встретили репортеров, пока не доедем до Америки; нам будут попадаться только киты да айсберги. Вся задача в том, как бы повенчаться без особого шума и без разговоров об Этторе и моей незаконнорожденности.

— О Ланни, не произносите этого ужасного слова!

— Вы частенько будете его слышать. Бесполезно обманывать себя. Сможем ли мы обойтись скромным бракосочетанием, или ваша мать потребует, чтобы присутствовало двенадцать подружек и шесть девушек с цветами и чтобы венчание происходило в соборе?

— Я готова поехать сейчас же куда угодно, и пусть нас обвенчает мировой судья, или как здесь принято.

— Вы, правда, этого хотите?

— Я все обдумала. И… больше вас не выпущу.

— Значит?

— Хоть сейчас, если вы согласны.

— Без завтрака?

— А ну его!

Ланни завернул за угол и совершил маленькую церемонию собственного изобретения. Он взял обе ее руки в свои и сказал:

— Я буду уступчивым и мягким, я постараюсь понять ваши желания и буду исполнять их. Я хочу быть вам другом, а не только мужем. Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы вы не пожалели об этом дне. Ведь вы это хотели слышать от меня?

— Да, дорогой, — отвечала она, и на ее глазах блеснули слезы. — Одно только вы забыли, вы не сказали мне: я люблю вас.

— Правильно. Это упущение. Я люблю вас. — Он поцеловал ее несколько раз, не обращая внимания на зрителей. Он видел, как английские бедняки целовали своих девушек по праздникам на Хэмстед-хис; и если богатые могли смотреть на бедняков, почему бы беднякам не посмотреть на богатых?

ГЛАВА ПЯТАЯ Кого бог сочетал…

I

И вот начались попытки сочетаться браком в Англии. Ланни имел самые смутные представления об английском брачном праве. Кто совершает бракосочетание? Духовное лицо, какой-нибудь чиновник, или и тот и другой? Нужно ли согласие родителей и до какого возраста?

— Может быть, лучше сказать, что тебе двадцать один год, — предложил он. Ирма с самым честным видом ответила, что ей исполнился двадцать один год на прошлой неделе.

В первую очередь он подумал о какой-нибудь часовне. Он знал, что его отчим посещает молитвенные сборища в маленьких строениях, носящих это название. Вероятно, священник или проповедник, как он там называется, имеет право обвенчать членов своей паствы, и, может быть, он согласится оказать подобную любезность двум заезжим иностранцам? Ланни свернул с магистрали и поехал наугад по маленьким уличкам. Он остановил ка-кого-то мальчугана и спросил: — Эй, мальчик, где тут часовня?

— Какая часовня? — спросил мальчик.

— Какая-нибудь.

— Не знаю никакой часовни.

Они поехали дальше. Одна из особенностей этого небольшого острова заключалась в том, что его жители редко знали что-нибудь за пределами одной четверти мили от своего дома. Вероятно, им не легко давалась отечественная география, так как каждая вилла здесь имеет собственное название, и не только вилла, а почти каждая лужайка, каждое большое дерево, колодец, проход через забор и всякие иные результаты деятельности человека или природы. Большинство улиц через три квартала поворачивают в другом направлении и называются по-другому, и вы оказываетесь в незнакомой стране.