Между двух миров

Ланни излил все, что было у него на сердце. За его восторгом скрывалось чувство вины; ему тоже следовало быть человеком железной решимости, а не сидеть между двух стульев, меняя свои взгляды при каждом новом доводе. У этого итальянца с львиным сердцем были все оправдания, которые приводил в свою пользу Ланни. Он был сын богатого помещика, адвокат и культурный человек; без сомнения, и он любил музыку и искусство и мог бы использовать свой досуг для наслаждения жизнью. Слово «герой» звучит возвышенно, когда встречаешь его в исторических книгах, но дьявольски неудобно быть героем, и Ланни бывал им только в мечтах, а в реальной действительности у него нахватало на это стойкости. Джакомо Матеотти, разумеется, не знал всего этого. Он видел красивого, пылкого юношу-иностранца с румянцем энтузиазма на щеках и огнем восторга во взгляде. И секретарь урвал минутку, чтобы объяснить особенности итальянской обстановки отпрыску фирмы Бэдд.

Да, организованные рабочие поистине в трагическом положении; они совершенно безоружны, если не считать морального и духовного оружия; они очутились лицом к лицу с такими врагами, которые сами себя награждают кличками — «дикари», «проклятые» и «отчаянные».

Хотя власть и находится в руках фашистов, они сумели довести тираж своих газет всего лишь до четырехсот тысяч, между тем как тиражи оппозиционной печати превышают эту цифру вдесятеро. Долго ли насильники будут терпеть такое положение? До каких пор преступники будут допускать публичное обличение своих преступлений? Страшно даже подумать о том, что может случиться; с этими мыслями просыпаешься ночью и весь день думаешь и не находишь выхода.

Ланни рассказал о том, что случилось с Барбарой Пульезе.

— Бедняжка! — воскликнул Матеотти. — Я хорошо ее знал; мы не раз с ней спорили на партийных собраниях. Нельзя не сочувствовать людям, доведенным до отчаяния, но трагическую ошибку совершают те, кто размахивает незаряженным ружьем. Теперь мы пожинаем плоды подобной неразумной тактики; на мне лежит тяжкая задача: заставлять людей сдерживаться, мириться с тем, что их убьют, умирать без сопротивления, когда нашим врагам угодно их убивать. Список наших мучеников еще далеко не полон.

Кто-то подошел к Матеотти и напомнил о совещании. Он пожал руку своему посетителю и сказал:

— Через несколько дней, когда эта горячка немного уляжется, быть может, вы сделаете мне честь и зайдете ко мне домой. Я познакомлю вас с моей женой и детьми. — Ланни ответил, что ничто не доставит ему большего удовольствия.

— Видите ли, — продолжал Матеотти, — в ближайшие дни я должен закончить свою прерванную речь. Если мне опять не дадут говорить, мы постараемся найти какой-нибудь другой путь и довести все факты до сведения заграницы. — Он протянул Ланни свою книгу «Год фашистского господства», где было перечислено более двух тысяч убийств и других актов насилия, совершенных подручными Муссолини. — Мы будем рады всякой помощи, которую вы сможете оказать нам для огласки этих фактов, — сказал Матеотти, и Ланни обещал сделать все от него зависящее.

— Помните, что бы ни случилось, — продолжал собеседник Ланни, — они не могут убить наше дело.

Рабочие усвоят то, чему мы старались научить их. Придет новое поколение, более мудрое и мужественное, чем наше.

— Куда уж там более мужественное! — воскликнул Ланни. — Да поможет вам бог! — Насчет бога, как и по другим вопросам, у него не было твердого мнения, но надо же было сказать что-нибудь утешительное этому подвижнику.

IV

Затем посетитель отправился по своим делам — разыскивать картины XVI века. Ланни изучал психологию представителей старых римских семейств, в чьих дворцах хранились такие картины — хранились уже столько времени, что владельцам давно надоело смотреть на них; в символику религиозной живописи они не верили, а что касается картин светского содержания, то они предпочитали намалеванным красавицам женщин из плоти и крови и старинным костюмам — современные; они думали только о том, как приятно было бы иметь новую машину и заплатить карточные долги.

Лира упала до четырех центов, и самое слово «доллар» источало магическую силу. Вопрос только в том, сколько можно выудить этих долларов у покупателя. Так будем же поосторожней, не надо выказывать слишком большого интереса к продаже, а надо постараться раскусить этого столь приятного на вид и как будто столь добродушного молодого эстета. Что он — в самом деле миллионер или только пускает пыль в глаза? Американцы это умеют! Почему он не говорит, какую цену согласен заплатить, а требует, чтобы вы назначили цену, Для вас это нож острый. Сколько бы вы ни получили, всегда вам будет казаться, что надо было запросить вдвое..