Между двух миров

Было решено, что Ланни съездит в Италию, когда вернется на Ривьеру. Если он найдет что-нибудь стоящее, Золтан приедет и посмотрит, а Ланни получит половину комиссионных. Ланни посоветовался с Мари, и она сказала, что будет рада такой поездке, но ставит одно непременное условие: Ланни не будет вмешиваться в политические дела. Ланни без колебаний обещал это: он был в том настроении, которое овладевало им, когда он слушал своего реакционного отца и своего революционного дядюшку и когда его тянули сразу в обе стороны.

Незадолго до отъезда на Ривьеру Ланни поехал в город и в кафе «Ротонда» столкнулся с американским журналистом, с которым познакомился на одной из конференций — их было так много, что все они перемешались у него в памяти. Ланни рассказал, что он едет в Рим и с какой целью, и журналист назвал ему лиц, которые, надо полагать, знают, где можно отыскать старых мастеров. Он сказал — Кстати, я угощаю сегодня обедом кое-кого из здешних левых. Мне кажется, что неплохо свести их вместе, запросто. Расхождения легче сглаживаются на сытый желудок, в минуты благодушного настроения. Не хотите ли присоединиться к нам?

В далеком прошлом, до войны, Ланни как-то раз встретил на приеме у Эмили высокого, стройного еврея, человека средних лет, который был тогда театральным критиком одной из парижских газет, — это был любитель искусства, адвокат, мало занимавшийся практикой. Он был сыном богатого человека, мог позволить себе жить играючи и делал это в утонченных и деликатных формах, подобно самому Ланни. Ланни совсем позабыл об этой встрече, и, спроси его кто-нибудь, знает ли он Леона Блюма, он ответил бы отрицательно. За последние десять лет Блюм проделал большой путь: после убийства Жореса он стал редактором партийной социалистической газеты и лидером социалистической фракции в палате депутатов. Ланни читал его статьи, и они казались ему убедительными, пока он не брался за статьи его противников, защищавших свою точку зрения с не меньшей убедительностью. Блюм красноречиво говорил о трагических годах, через которые прошла Европа, и выразил надежду, что новые правительства во Франции и Англии сумеют соединить свои усилия pour changer tout cela![23]

Рядом с Ланни сидел другой адвокат-журналист, молодой человек, любезный и приветливый. У него были изящные, резко очерченные черты лица, тонкий нос, оседланный пенсне, светлокаштановые усы и непокорные волосы. Это был Жан Лонгэ. Ланни сказал, что собирается поехать в Италию. Заговорили о трагедии, которая обрушилась на эту страну. Оказалось, что Лонгэ написал статью о последних выборах, проведенных в Италии фашистами в условиях жесточайшего террора; статья должна была появиться завтра утром, и Ланни обещал ее прочесть. Социалистические депутаты Италии вели отчаянную борьбу против растущей тирании. Лонгэ сказал, что мужество Даниила во рву львином ничто в сравнении с их мужеством, так как Даниил, по крайней мере, уповал на бога, между тем как Матеотти и его товарищей поддерживала лишь мысль о страданиях их полузадушенного народа. Журналист-адвокат сказал — В каждом из нас заложена некая сила, которая заставляет нас скорее итти на смерть, чем мириться со злом. Как бы ни называлась эта сила, она поднимает нас над животными и позволяет надеяться на лучшее будущее для человечества. — Ланни сказал, что если это социализм, то он готов записаться в социалисты.

Вернувшись в усадьбу де Брюинов, он лишь бегло упомянул об этой встрече, зная, что, когда дело доходит до различения «красных» по оттенкам, Мари никогда не умеет в них разобраться. По дороге в Жуан-ле-Пэн они говорили о картинах и о возможности выгодных покупок в Риме, о драме, которую писал Рик, и музыкальных произведениях, которые издавал Курт; о мальчиках Мари, о том, что они делают и думают; о своей любви, — короче говоря, обо всем на свете, за исключением того, что Ланни любит встречаться с агитаторами-социалистами и позволяет им внушать себе, будто экономическая система Франции насквозь прогнила, будто отец, братья и муж Мари, все их родственники и друзья несут коллективную ответственность за падение франка, за накопление долгов и нагромождение опасностей на путях Французской республики.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Благословенный Рим

I

Ланни и Мари остались на несколько дней в Бьенвеню, чтобы отдохнуть, сообщить Бьюти последние сплетни и послушать те, что собрала она. Надо было также прочесть и написать несколько писем. После этих предварительных приготовлений они выехали. Четыреста или пятьсот миль, которые отделяли их от Вечного города, они проехали потихоньку, наслаждаясь в пути и природой, и искусством.

В Сан-Ремо они остановились, чтобы навестить Линкольна Стефенса, у которого была молодая жена и ребенок, — он очень гордился обоими. Стеф на время удалился от политики, отчасти по тем же причинам, что и Ланни. Он пытался переделать мир и не мог, — значит, надо подождать и поглядеть, что сделает само для себя это упрямое создание.