Между двух миров

Джерри Пендлтон когда-то рассказывал Ланни о своей поездке с одним приятелем по Италии накануне войны. Они выучили с десяток итальянских слов и между прочим: quanta costa? Сколько стоит? Входили в деревенский трактир и, закусив, вынимали и клали на стол горсть мелочи. Quanta costa? Трактирщик откладывал то, что считал нужным получить, и тогда они делили эту сумму на три части и давали ему одну треть. Это было нормальное соотношение между ценой, назначаемой американцу, и ценой для итальянца; владелец трактира ухмылялся и брал то, что ему предлагали. Ланни рассказал это Золтану, и тот ответил, что надо будет ту же систему применить в их профессии. Пусть владелец назначит цену за картину, затем придет Золтан взглянуть на нее, и если она окажется подлинной, он выложит на стол одну треть спрошенной суммы наличными — непременно в лирах: и пачек куда больше и цифра куда выше!

Ланни отдавался поискам картин XVI века только наполовину, а другой половиной своего существа — чтению газет и разговорам с Корсатти. В газете «Пополо д'Италиа», которую Муссолини никак не мог навязать итальянским читателям, хотя он и был их премьер-министром, Ланни нашел довольно прозрачные намеки на необходимость расправы с оппозицией. Глава правительства заявил: «Матеотти произнес оскорбительную и провокационную речь, и она заслуживает более веского ответа, чем эпитет «masnada», который синьор Джунта бросил в лицо левым». Корсатти сказал, что это обычный метод Муссолини. Он будет подстрекать к насилию, он даст тайные инструкции применить насилие, а затем, когда насилие будет совершено, он прикинется возмущенным и скажет, что не мог сдержать пыл своих последователей.

Секретарь социалистической партии снова говорил в палате и выступил уже непосредственно против премьер-министра. Это продолжалось день за днем. Социалист Дженнари сказал:

— Мы только что вышли из тюрьмы, но хотя бы нам пришлось снова вернуться в нее, мы будем твердо стоять за свои убеждения. — Муссолини заявил среди криков и оглушительного рева:

— Как бы вы не получили заряд свинца в спину!

Такие прения давали сенсационный материал иностранным журналистам. Ланни заходил в маленькую тратторию, где они собирались. Корсатти представил его «братии», и с ним делились новостями, передавали последние слухи и сплетни. Здесь держали пари — сколько еще осталось жить Джакомо Матеотти? Это казалось циничным, но журналистам нельзя принимать близко к сердцу вещи, о которых приходится писать. А немногочисленные социалистические газеты Соединенных Штатов не могли позволить себе роскоши иметь корреспондентов в Риме.

Вечером 10 июня Ланни предстояло свидание с главой одного из знатнейших княжеских семейств итальянского королевства. Он уже осмотрел несколько картин из коллекции благородного римлянина, и ему намекнули, что о ценах можно будет потолковать. Если сделка пройдет, это будет крупная удача для Ланни. Он как раз кончал завтрак со своей подругой, когда его позвали к телефону, и он услышал дрожащий голос, прерываемый рыданиями. Говорила молодая жена Джакомо Матеотти. Она пыталась рассказать ему на ломаном английском языке, что ее мужа несколько минут назад похитили на улице Антонио Шалойа; его увезли в автомобиле; не может ли мистер Бэдд сделать что-нибудь для его спасения? Ланни в ужасе спросил, чем он может помочь, и женщина сказала: — Сообщите в газеты, сообщите за границу! Единственное, что может их остановить, — это общественное мнение Европы и Америки. Это Думини! — крикнула она и еще раз повторила это имя: — Думини! Он живет в отеле «Драгони». Джакомо знал, что ему поручено покончить с ним. О, ради бога! — Голос прервался, женщина не могла сдержать рыданий.

Ланни повесил трубку и побежал рассказать Мари страшную новость. — Но, дорогой мой! — воскликнула она. — Какое тебе до этого дело?

— Я знаю его лично и должен помочь ему.

— Но как, Ланни, ради бога? — И та женщина тоже взывала к богу. Богу придется выбирать между ними.

— Я не могу терять время! — воскликнул Ланни. — Я должен повидать журналистов и выяснить, что можно сделать.

— А свидание с клиентом?

— Не состоится. Протелефонируй ему от моего имени. Извинись. Скажи ему, что я болен, — что хочешь.

— Ланни, я пойду с тобой.

— Нет, прошу тебя! Оставайся здесь, я позвоню тебе.

Прежде чем она успела ответить, Ланни выбежал из номера. Он не стал ждать, пока подадут его машину из гаража, а вскочил в такси и поехал в кафе, где должны были быть Корсатти и другие, если только они не узнали уже о случившемся.

Здесь он застал трех журналистов, которые мирно потягивали красное вино и говорили о молодом американце, о том, что он и в искусстве и в политике любитель и что, быть может, ни то, ни другое не захватывает его по-настоящему. Когда он ворвался в кафе, они забыли и про вино и про свои выводы. — Бог ты мой, я проиграл! — воскликнул один из них. Он тоже участвовал в пари по поводу срока, который осталось прожить Матеотти.