«Нелепость какая-то, – подумалось мне. – Зачем Каракате понадобилось каяться, ведь она все сделала, если можно так сказать, чисто и ей ничего не угрожает? Она даже не попросила у меня денег за информацию. Нет, в ее задачу входило просто опорочить Бабосяна… по чьему-то заказу. Каким бы тупым не был Недоумченко, но после нашего разговора он вполне мог смекнуть, что до сих пор действовал слишком прямолинейно и теперь мог испугаться, что из-за гновна под дверью шашлычной подозрение падает на него, ведь почерк злоумышленника нельзя просто так игнорировать, вот он и начал действовать «тонко». Подкупить уборщицу, чтобы подставить Бабосяна, такое вполне можно ожидать от Недоумченко. В таком случае получается, что спектакль разыгран либо в целях самозащиты, либо чтобы свалить свою вину на Бабосяна. Но такая комбинация была бы слишком сложна для недоразвитого умишки сортирщика. К тому же какая-то подозрительно аккуратная диверсия: аккуратная кучка аккуратно наложена под дверь темной-темной ночью… Короче, это не похоже на почерк маньяка, скорее, это лишь его имитация. Вот так уже больше похоже на правду».
Как мы и договорились с Бабосяном, я шел прямиком в шашлычную, размышляя над откровением уборщицы. Последствия выходки неизвестного вредителя уже были устранены. Перед входом в шашлычную не осталось и следа, но на всякий случай я сделал большой шаг, переступая порог. Бабик, как загнанный зверь, метался по пустому залу. Посетителей не было. Измятый колпак в виде белого шара валялся в углу, а сам повар имел всклокоченный и растрепанный вид.
– Привет, Бабик, как дела не спрашиваю. Лучше скажи, это, случайно, не ты сам устроил? – с ходу принялся я обрабатывать Бабосяна.
– А что, похоже? – взвизгнул он и застыл на месте, гневно сжимая и разжимая кулаки.
– Если честно, то не исключено. Как-то не тянет на маньяка, не забывай, ведь я лично знаком с Недоумченко. Да и какой урон ты понес? Минимальный: запах выветрится, и – забыто. А ему-то что за выгода с этого?
– Дьмерьмо под
– Знаешь, Бабик, в теории аргументации есть такие понятия, как доказательность и убедительность. Вот ты сейчас очень убедителен, но это слабый довод. Пойми, мне нужны не домыслы – ими я и так завален по уши, – а прямые доказательства… ну или хотя бы косвенные, но веские. Маленькая кучка дьмерьмеца у тебя на пороге – это не улика против шизанутого на всю голову Недоумченко. Что я ему, в конце концов, предъявлю: испорченный эстетический вкус? или плохое воспитание?
Видя, как сильно Бабосян переживает, я решил больше не давить на него сегодня и постарался успокоить несчастного шашлычника:
– Ладно, не расстраивайся, Бабик, я подумаю, как к нему подобраться.
– Из-за этого урода у меня сегодня не было ни одного человека, а я мяса намриновал… – сокрушенно пожаловался Бабосян. – Кушать будешь?
– Нет, спасибо. Запашок пока еще не очень, – улыбнулся я.
Шутка не прошла. Бабик дико на меня посмотрел, и я поспешил поскорее с ним распрощаться:
– Ну пока. Завтра зайду.
До вечера в шашлычной так и не появилось ни одного посетителя. Свежие сводки регулярно стекались в додерную с каждым новым посетителем, где я приземлился сразу после посещения Бабосяна. Дядя Додик жаждал услышать от меня саму суть: что же там происходит на самом деле? Но я по-прежнему не мог просветить его на этот счет, поэтому потчевал лишь наблюдениями да размышлениями.
– Нет, я ей не верю, – сказал я, допивая пятую – или шестую, или какую там по счету? – бутылку «Морского». – У Бабика никогда язык не повернулся бы назвать заклятого врага уважаемым владельцем гигиенического салона, как сказала Каракатя. Ее подкупил сортирщик, это точно. Он псих, и вдобавок у него мания величия.
– Ты молодец, голова у тебя золотая, – похвалил меня хмельной дядя Додик, который со мной за компанию употреблял коньячок. – Все ты замечаешь.
– Замечаю, – согласился я, – но ни хера не понимаю. Вот с какой целью он ее подкупил: чтобы очернить другого? или чтобы отмазаться самому? Да и Бабика я сегодня, похоже, обидел недоверием, – вздохнул я. – Жалко его, но пока не хватает против сортирщика доказательств, только слова Каракати о гигиеническом салоне.
– Сердце у тебя тоже золотое. Еще пива?
Я вежливо отказался и стал прощаться с гостеприимным дядей Додиком, оправдываясь, что завтра рано утром собираюсь сходить на море… Потом еще раз отказался и снова попрощался… Затем отказался и попрощался в третий раз… и, пятясь к выходу, наконец-таки, вышел за дверь.
На улице уже стемнело, город зажег огни, и я, расслабленной походкой, покачиваясь, побрел к себе домой.
Глава 12