Ремни на стуле расстегнули, я обессиленно поднялся на ноги и взмахом руки поприветствовал гром аплодисментов.
— Поклонись, — сказал конферансье. — Ты был хорошим игроком, Гельмут.
Выйдя из клуба, я прислонился к стене, чтобы глотнуть воздуха, который в этой части Берлина считался свежим. Мои руки дрожали, я неуверенно поднес сигарету к самому большому отверстию на лице, прикурил, затем рассыпал по земле оставшиеся спички. Роза встревоженно глядела на меня.
— Этот вечер я долго не забуду, — сказала она.
— Я тоже.
— На минуту я решила, что ты умер.
— Поверь, у меня было такое же ощущение. В этом чертовом стуле настоящее электричество.
— А теперь ты в порядке?
— Почти. То, что там произошло, можно сказать, задело оголенный нерв. Однажды, еще в окопах, я оказался в наполненной грязью воронке от снаряда, не мог пошевелить ни рукой ни ногой и думал, что утону. Тот страх повторяется во всех моих кошмарах. Не могу выбраться. Думаю, вот-вот умру. После десяти лет кажется, что с этим покончено. Но нет. Большую часть времени мне удается справляться, но время от времени ощущение такое яркое, будто все произошло вчера. — Я глубоко затянулся сигаретой: — Через минуту буду в порядке. На самом деле я уже в порядке.
— Что в конверте?
Я посмотрел на конверт. Кто-то вложил его в мою руку, когда мы выходили из двери «Синг-Синга».
— Полагаю, гонорар. За выступление. Послушай, я не должен был брать тебя туда. Прости. Это преступно.
— Я бы сказала, что ты уже заплатил за это преступление, Берни.
Я попытался улыбнуться. Улыбка вышла слегка натянутой, словно кто-то наклеил ее на мое лицо.
— Пойдем, — сказала Роза. — Отвезу тебя домой. Давай поймаем такси.
Но вечер еще не закончился. Не успели мы далеко уйти, как к зданию подъехал новенький «Мерседес», и над дверью кремового цвета склонился мужчина, которого я отчасти узнал.
— Привет, Гельмут Зер. Нужно подбросить?
— Да, — ответил я.
— Садитесь, — отрывисто сказал он.
Это был Эрих Ангерштейн, отец Евы.
Я открыл дверь и кивнул неохотно подошедшей Розе:
— Все в порядке. Мы с ним знакомы. Вроде как.
Мы забрались в машину, в которой все еще сильно пахло автосалоном.
— Куда? — спросил Ангерштейн.
— Ноллендорфплац, — сказал я.
— Хорошо. Это по пути.
Огромный автомобиль плавно тронулся с места. Через некоторое время Ангерштейн произнес:
— Похоже, тебе не помешает шнапс. В бардачке лежит фляжка.
Я угостился парой глотков и кивком поблагодарил Ангерштейна. На нем был элегантный однобортный шелковый костюм и красивая белая рубашка с зеленым шелковым галстуком. Лишь кожаные перчатки выглядели слегка неуместно. Может, машина угнана? С другой стороны, Ангерштейн, вероятно, был человеком, который всегда следит за тем, где оставляет отпечатки.
— Ты знаешь, что заявился в бар «кольца»? — спросил он.
— Конечно.
— Что, черт возьми, на тебя нашло?
— Вы там были?
— Я все видел. Тебя и Старину Спарки. Повезло, что узнал тебя только я, иначе поджарили бы по-настоящему.
— Вы преувеличиваете.
— Преувеличиваю?
— Когда мы познакомились, я сказал вам, что служу в полиции. Иначе был бы для вас очередным немцем. Роза, это Эрих Ангерштейн. Он гангстер. Но ты можешь пока расслабиться. Он и мухи не обидит. Если в этом не будет выгоды.
— Мне приятно с вами познакомиться, герр Ангерштейн. Наверное.
— Все в порядке, сладкая. Я не кусаюсь. Только не за рулем новой машины.
— Симпатичная. А что это? «Мерседес Гетевей»?
— О, она мне нравится, Гюнтер. Держись за нее. В ней есть отвага.
— Больше, чем во мне, полагаю.
— Возможно. Послушай, Гюнтер, люди, которые управляют тем клубом, ненавидят полицейских больше, чем терять деньги. Допустим, я бы тебя сдал?
— Зачем, если вы знаете, что я пытаюсь найти убийцу вашей дочери?
— Может, и так. Но я все равно не понимаю, зачем ты туда пошел.
— Я кое-кого искал. Возможного свидетеля.
— Убийства моей дочери?
Я не хотел болтать лишнее. Мне было совсем не нужно, чтобы Ангерштейн нашел Пруссака Эмиля и сам его допросил. Неизвестно, чем это могло закончиться.
— Точно не знаю. Все зависит от того, что он мне скажет, когда я его догоню. Ему может быть известно что-то полезное. А может, и нет.
— Возможно, я смогу помочь его найти.
— Возможно.
— У этого типа есть имя?
— Да, но я не уверен, что назову его вам.
— Почему?
— На тот случай, если вы решите пойти на попятную и отыскать его самостоятельно. Может, даже найдете. С вашей подготовкой и опытом, не удивлюсь этому. Но вы можете потерять терпение. И, не зная верных вопросов, получите неверные ответы.
— Понимаю, о чем ты.
— Послушайте, если вы возьмете закон в свои руки, то при сложившихся обстоятельствах я вряд ли смогу винить вас за это. Но, поступив так, вы не поможете моему расследованию.
— А если я дам тебе слово?
— Да ладно, вы же берлинский гангстер, а не офицер прусской армии.
— Значит, мое слово ничего не стоит?
— Возможно. Послушайте, не знаю, как вы, а я — циничный ублюдок. В этом секрет моего обаяния.
— Я уже говорил, что лишь хочу помочь тебе поймать человека, который убил мою дочь.
— Конечно, я понимаю. Разница в том, что я хочу возбудить против него дело, а вы — убить.