Метрополис

— Тогда объясню тебе по буквам. Мне не нравится то, как это вытаскивает Комиссию из ямы. Слишком уж на руку выходит. В газетах нас ругали за то, что не выполняем свою работу должным образом, и тут появляешься ты и в одночасье все исправляешь, раскрыв два дела по цене одного. За это тебя сделают инспектором. Может, дадут медаль. Бернхард Вайс в восторге. Министр тоже.

— Но не вы.

— У меня язва. И когда она не ворчит, ворчу я. Ты хороший детектив, Гюнтер. И однажды станешь отличным комиссаром. Но ты человек с секретами. Вот что я думаю. В тебе скрыто гораздо больше, чем кажется. Не могу отделаться от мысли, что существует причина, по которой ты раскрыл два этих убийства именно тогда, когда раскрыл. И так ловко, будто на них были розовые бантики.

— Причина?

— Причина. Я еще не вычислил, что это может быть. Но вычислю. И могу обещать, что, когда это сделаю, мы снова побеседуем. А пока постарайся запомнить следующее: в нашем деле ты не можешь срезать углы или заключать сделки с истиной. Это добрый совет от того, кто знает. Иначе однажды ты попытаешься поступить правильно и обнаружишь, что настолько от этого отвык, что уже не можешь.

Разумеется, пропажа Курта Райхенбаха, действующего детектива, не осталась незамеченной. Но Полицейские президиумы — места загруженные; прошло совсем немного времени, и шумиха по поводу его отсутствия утихла до едва слышного шепота. На «Алекс» были и те, кто списывал его внезапное исчезновение на гнусную сделку с прусской землей, которая пошла не по плану, из-за чего он был вынужден исчезнуть прежде, чем его арестовал бы собственный департамент. Один или двое упомянули богатую любовницу в Шарлоттенбурге и утверждали, что Курт сбежал с ней; кто-то даже заявлял, что видел, как он купался в Мариенбаде. Другие предполагали, что его убили польские спецслужбы из-за мнимого знакомства с веймарским министром иностранных дел Густавом Штреземаном, который надеялся аннексировать так называемый «Польский коридор» и большую часть Верхней Силезии. (Как выяснилось, Райхенбах иногда выступал в качестве телохранителя Штреземана и по просьбе министра иностранных дел однажды встречался с агентами советского ОГПУ, сотрудничавшего со Штреземаном в борьбе с польской государственностью).

Но большинство в Крипо, включая Бернхарда Вайса, были убеждены, что Райхенбаха убили правые националисты. И лишь за то, что тот был евреем. Как прекрасно знал сам Вайс, в Германии нападали не только на политиков-евреев — несколько банкиров и бизнесменов тоже подверглись нападениям, одно из них привело к смертельному исходу. Единственная вещь не вызывала споров: если бы Курт Райхенбах не был евреем, некоторые из его коллег по Крипо, возможно, приложили бы больше усилий для его поисков. Однако без тела или свидетелей все вскоре затихло: с глаз долой, из сердца вон.

Даже Траудль Райхенбах, казалось, с неохотой требовала ответов о внезапном исчезновении своего мужа, и в конце концов я задался вопросом: уж не знала ли она об убийствах Виннету куда больше, чем кто-либо из нас мог предположить? Я продолжал думать о «бреннаборе» и содержимом его багажника: молотке, остром как бритва ноже, пальто и шляпе с прикрепленным к ней париком. Насколько они были безобидны? Кто-нибудь, кроме детектива из отдела убийств вроде меня, смог бы связать эти предметы с серией жестоких убийств? Наверняка в одну из ночей Траудль заподозрила мужа в чем-то необычном: скажем, пятнышко крови на манжете рубашки, след от духов другой женщины на воротнике, случайный волосок. Жены просто знают о таких вещах, не так ли? А что насчет скальпов? Что Курт с ними сделал? Не думаю, что когда-нибудь выясню. Но знала ли она? Если кто и мог во всем разобраться, так это Траудль. Будучи медсестрой, она, вероятно, сделана из прочного материала. Более прочного, чем большинство женщин, даже Бригитта Мёльблинг.

— Роберт пригласил меня в свой дом в Англии, — сказала мне Роза. — Чтобы познакомить с матерью и отцом.

— Звучит серьезно, — ответил я.

— О, ничего особенного.

— Я не был бы так уверен. Как только начнешь говорить с родителями, у тебя появятся невинные свидетели.

— Нет. Он хочет, чтобы я с ними познакомилась потому, что они очень старые.

— Как и сабля Карла Великого, но я же не каждую девушку хочу взять с собой в Вену, чтобы посмотреть на этот раритет.

— Все не так, как ты думаешь.

Но, конечно, именно так все и было. Так всегда случается. Через четыре недели я получил тисненное золотом приглашение на их свадьбу в Оксфорде и больше ни одного из них не видел. Позже фрау Вайтендорф сказала мне, что они собираются жить в Каире, — Рэнкину предложили преподавать английский язык в университете.

Я, конечно, был рад за них, особенно за Розу, и не в последнюю очередь потому, что в моей жизни по-прежнему была Бригитта. По крайней мере я так думал.