Мы нашли ее машину — еще один «БМВ Дикси» — и поехали на запад, к моргу. Бригитта припарковалась у входа, и я снова поцеловал ее руку:
— Подождешь меня здесь? Я недолго.
— Если хочешь. Но здесь же открыто для публики, да?
— Да. Только не советую заходить. Зрелище понравится тебе не больше, чем вареное яйцо, вываленное в песке.
— Ведь многие туда ходят? Вот прямо сейчас туда зашли люди.
— Почти миллион человек недавно проголосовал за нацистов, но это не значит, что и нам следует так же поступать.
— Это место не может быть настолько плохим. Иначе туда не пускали бы публику.
— Прусские власти пускают публику, потому что хотят ее напугать и заставить подчиняться. Одного вида насильственной смерти обычно хватает, чтобы подавить самый бунтарский дух. Даже в Берлине.
— Если ты не заметил, Гюнтер, я сама в некотором роде бунтарка. По крайней мере так говорит мой отец. Возможно, я не такой хрупкий цветок, как ты думаешь.
— Порассуждала бы ты перед этим о том, что преступления окупаются, я бы, конечно, посоветовал тебе пойти и осмотреть выставку. Но не раньше. Послушай, ангел, мне просто в голову не приходило, что ты захочешь войти внутрь. Будь иначе, я поехал бы на автобусе. Или на метро.
— Ты начинаешь подозрительно походить на героя.
— Может быть. И какой из меня рыцарь в сияющих доспехах, если я не попытаюсь отговорить принцессу идти в замок людоеда?
— Я понимаю. И благодарна. Но мне нравится думать, что я могу сама о себе позаботиться. С тех пор как бывший муж начал носить вместо сияющих доспехов мое нижнее белье, я научилась быть жестче, чем думают люди. В том числе ты, похоже.
— В том-то и проблема настоящих мужчин, милая. Они ждут, что женщины будут вести себя как настоящие женщины.
Бригитта уже выбиралась из «дикси».
— Это не значит, что с ними следует обращаться так, словно они сделаны из венецианского стекла. Или ты только меня хочешь завернуть в папиросную бумагу?
— Нет, я в принципе против существования этого места. Хватит того, что множество мужчин помнит, как отвратительно обстояли дела в окопах. Не вижу смысла в общественном морге, который позволяет женщинам и детям увидеть примерно тот же ужас.
— Возможно, женщинам следует кое-что знать об этой стороне жизни.
— Ладно. Но имей в виду, когда видишь столько трупов, твой мозг становится похож на фотоаппарат с открытым затвором. На пленку записывается все. Я впервые попал в это место еще школьником. Пробрался тайком, без разрешения. То, что я увидел, осталось со мной навсегда. И почему-то это остается гораздо худшим зрелищем, чем все увиденное с тех пор. Так что, пожалуйста, не жалуйся мне, если не сможешь уснуть из-за того, что не получается уничтожить «негативы».
Бригитта последовала за мной в здание и в одиночестве бродила по моргу, пока я ходил взглянуть на тело Вилли Бекмана. Возможно, она была права. Благодаря таким людям, как Георг Гросс и его друзья, в галереях современного искусства можно увидеть вещи столь же неприятные.
В теле Бекмана оказалось больше свинца, чем в берлинских водопроводных трубах. К счастью для меня, его правая рука осталась одной из немногих частей тела, куда не попали пули. Так что мне понадобилось всего несколько минут, чтобы удовлетворить любопытство. У Бригитты на это ушло гораздо больше времени. Я вышел на улицу, прислонился к ее машине и закурил сигарету. Когда в конце концов появилась Бригитта, она была слегка бледной и очень тихой. «Этого и следовало ожидать», — подумал я.
— Что ж, это было ужасно.
— Мягко говоря.
— И это все, что ты можешь сказать?
— Видела кого-то из знакомых?
— Смешная шутка.
— Для того это место и существует — помогать копперам с опознаниями неустановленных лиц.
— Ты нашел то, что искал? — спросила она, заводя двигатель.
— Да.
— У него на руке была татуировка с именем девушки?
— Да.
— Хорошо. И это была все-таки Хельга?
— Гораздо лучше. Это была Фрида.
— Куда теперь?
— Мне нужно вернуться на «Алекс».
Она развернула машину, и мы поехали на восток, на Лютцовштрассе.
— Ты собираешься рассказать мне о Фриде?
Я думал, что после увиденного она, наверное, сможет вынести всю историю. Но и тут ошибся.
— Около года назад мужчина, выгуливая собаку в Грюневальде, нашел части женского тела, завернутые в упаковочную бумагу из мясной лавки и закопанные в неглубокой яме. Головы не было. Только торс, ступня и пара кистей. Что было очень любезно со стороны убийцы: по отпечаткам пальцев удалось установить, что девушку звали Фрида Арендт и у нее была судимость за мелкую кражу. А еще татуировка у основания большого пальца с именем Вилли. Несмотря на все это, нам так и не удалось найти ни ее семью, ни место работы, ни даже последний известный адрес. И тем более убийцу, который, наверное, по-прежнему на свободе.
— И ты считаешь, что Вилли Бекманн — тот, в морге — мог им быть.