Метро

— А еще будет время, Илья Степанович! — стиснул его покрепче унтер. — Еще какое хорошее время будет! Так что в роддоме вам делать нечего. Все. Бумагу и карандаш вам выдадут. Буду за вас держать кулаки! — он подтолкнул ошалевшего учителя к одному из охранников. — Распредели гражданина ко мне.

— НИКТО НЕ ОСТАНОВИТ НАС! КОГДА МЫ ВЫПОЛНЯЕМ! НАШ! СВЯЩЕННЫЙ! ДОЛГ!

— Куда мы идем? — затревожился Артем, когда почти вся станция уже была позади; кончалась она ступенями перехода, у которого стоял караул.

— Ну тебе ведь нужно вручить эту вашу депешу, так? — оглянулся на него Дитмар. — Что там, кстати? Ультиматум? Мольбы? Предложение о разделе Театральной между заинтересованными сторонами?

— Я не знаю, — сказал Артем.

— Орден, а? Стоило бы мне, дураку, догадаться, что именно ты делал в Полисе, сталкер.

— МЫ НИКОГДА НЕ ДАДИМ В ОБИДУ МИРНЫХ ЖИТЕЛЕЙ! МЫ БЕРЕМ ТЕАТРАЛЬНУЮ ПОД СВОЮ ОПЕКУ! МЫ ЗАЩИТИМ ЕЕ ОТ ПОЛЧИЩ УРОДОВ!

— Кто такой Бессолов?

— То есть ты и правда понятия не имеешь, что хочешь вручить фюреру?

— Это не мое дело. Я просто выполняю приказ.

— Ты нравишься мне все больше и больше! Я бы сказал, ты мой идеал, — Дитмар усмехнулся. — Сказано человеку: взорвать переход — взрывает переход. Сказано: вручить конверт черт знает с чем и черт знает от кого — и это сделает. Сказано: сунуть яйца под пресс — и тут нельзя отказать! Больше бы таких, как ты!

— И МЫ ГОТОВЫ ЗАПЛАТИТЬ ЛЮБУЮ ЦЕНУ ЗА ПРАВО НАЗЫВАТЬСЯ ЛЮДЬМИ!

— Гомер жив? — спросил у него Артем. — Что со стариком моим? Где он?

— Жив. Тебя ждет, — успокоил его Дитмар.

— Я хочу сначала его забрать.

— Предсказуемо. Поэтому к нему мы и идем. Вот что в тебе, сталкер, еще хорошо — это твоя предсказуемость. Одно удовольствие с такими людьми работать.

Караульные скрежетнули каблуками, старший выкинул руку; даже в глаза Дитмару глядеть побоялся. Стали подниматься по стесанным ступеням.

— Ты… Зачем тебе эти погоны? Ты ведь никакой не унтер, да? Кто ты?

— Я-то? Инженер человеческих душ! — подмигнул ему Дитмар. — И немного волшебник.

Переход был отдан казармам; в прошлый раз Артема с Гомером сюда не пустили. Рядами шли нары. Козыряли дневальные. Хмурился с плакатов фюрер. Свисали с потолка штандарты Железного легиона: серый кулак, черная трехпалая свастика. Громкоговорители росли из стен, как грибы, перекрикивали друг друга:

— ПУТИ НАЗАД НЕТ! И МЫ НЕ СОБИРАЕМСЯ ОТСТУПАТЬ! РАДИ ВАШЕГО, РАДИ НАШЕГО БУДУЩЕГО! РАДИ БУДУЩЕГО НАШИХ ДЕТЕЙ! РАДИ БУДУЩЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА!

— На что вы рассчитываете с этим конвертиком? — Дитмар хмыкнул. — Поезд уже идет, его не остановишь, хоть на пути бросайся. Театральная будет нашей. И Площадь Революции будет. Красные ничего не смогут. Им свои голодные бунты подавлять еще. Половина грибов стухла из-за этой сухой гнили. Идет как пожар.

— Кто такой Бессолов? — повторил Артем; думая: от кого Мельник станет принимать приказы?

— Понятия не имею.

— Почему тогда письмо от него важней письма от Мельникова?

— Мне не письмо от Бессолова какого-то важней, сталкер. Мне ты важней.

Кончились казармы; загромоздились укрепления, ежи, колючая проволока; зачернели пулеметы, развернутые стволами вперед — туда, куда Дитмар вел Артема; залаяли сторожевые псы, передразнивая фюрера; а потом в их рваный стих пением влился протяжный мужской стон, с которым, наверное, из какого-то человека уходила жизнь. Пушкинская, понял Артем. Дитмар вел его на Пушкинскую.

— Он там? На Пушкинской? Ты обещал его не трогать!

Они остановились у кирпичной стены в потолок с железной дверью. Охрану Дитмар отогнал указательным пальцем. Извлек кисет, выудил из кармана резаную газету, присыпал причудливые жирные буквы сушеным дурманом, лизнул, скрутил.

— На, и ты покури.

Артем не побрезговал. Душа просила отравы еще там, у Мельника; но Мельник вот пожалел ему последней папиросы перед тем, как навсегда Артема от себя отшвырнуть, а Дитмар угостил.

Унтер прислонился к стене спиной, опер затылок, поглядел в потолок.

— А вот родится у его армяночки урод, как думаешь, будет учитель нам книжку писать?

— Если вы убьете его? Ребенка?

— Если усыпим. Что, не станет он нас в книжке хвалить?

— Не станет, — ответил Артем. — Не может же он быть такой сволочью.

— Ну вот, — Дитмар зажмурился, выпуская дым. — А я думаю, станет. Армяночка, думаю, будет переживать, клевать нашего Илью Степановича, но он потом убедит ее, что так хорошо и правильно. Что надо просто еще попробовать. И сядет писать книгу про Рейх, а мы ее потом издадим тиражом десять тысяч. Чтобы каждый в метро прочел, кто умеет читать. А остальных по ней читать научат. И фамилию Ильи Степановича каждый будет знать. И вот за это Илья Степанович простит нам, что мы его ребеночка усыпили.

— За десять тысяч книжек? Он тебя удивит еще, — скривил Артем Дитмару улыбку. — Бежит со станции, а может, и покушение совершит. Такое простить нельзя.